сделал несколько шагов и услышал, что Аленка робко двинулась за мной.
Заворачивая за гаражи, она замедлила шаг.
– Не бойся, – обернулся я к ней. – Я просто провожу тебя. Хочешь, буду идти от тебя на пять метров дальше? Не ходи через эту площадку вечером.
Аленка кивнула и подошла ко мне. Наши взгляды встретились. Что произошло дальше, мы не поняли. Я помню только прохладные губы, горячие щеки и ее озябшие ладони.
Я проводил ее до дома, а на площадке первого этажа все повторилось вновь с небольшими изменениями: горячие губы, прохладные щеки, теплые руки и озябший нос. Я стоял бы в этом подъезде вечно. Я умер бы там, и счастливее меня никого на свете не было бы. Но где-то хлопнула дверь, и Аленка, оттолкнув меня, убежала по лестнице наверх.
И все.
Мы даже не здоровались в школе, как и раньше. Все было по-прежнему. Кроме редких мимолетных взглядов. Настолько редких, что их можно было бы причислить к случайным…
– Ты не замерзла? – я старался обнять Аленку так, чтобы прохладный вечер и сырой воздух от реки не тронули ее кожу. Теперь я касался Аленки смело. Терся носом о ее затылок, щекой прижимался к ее плечу, целовал ухо, подбородок и пытался дотянуться до ее губ.
Аленка пожала плечами в ответ.
– Пойдешь на вечер? Я провожу. Могу до угла школы, чтобы нас вместе не видели. Выпускной, все-таки. Пойдешь? – снова предложил я.
Аленка решительно замотала головой в знак отрицания.
Это был самый восхитительный немой ответ, который только может быть. И самый чудесный выпускной, которого не было.
Небо совсем почернело, а мы все не могли нацеловаться.
Аленка окончательно продрогла. А укрыть мне ее было нечем, я сам выскочил из дома в одной рубашке.
– Домой? – уточнил я, поднимаясь и беря ее за руку. Оказалось, что существует еще более восхитительный ответ – упрямое: «Нет!»
– Пойдем ко мне? – прошептала она, когда мы дошли до гаражей.
У меня словно лопнула голова и разорвалась грудная клетка. Я не смог ничего сказать. Аленка тянула меня за собой…
– Ступай осторожно. Дед глуховат, и ложится рано, – Аленка прикрыла калитку, сняла босоножки и шикнула на пса. Тот убрался в будку.
Мы обогнули дом и вошли на терраску со стороны летней кухни. Тихо щелкнул засов изнутри, и Аленка повернулась ко мне…
– Больно было? – я не знал, как загладить то, что произошло.
Аленка мило дернула плечами и неуверенно улыбнулась, уткнувшись мне в грудь. За стеклами занимался рассвет. Я целовал ее, как только мог. Мне хотелось забрать ее боль себе. Я целовал ее всю. У меня дрожали руки, когда я гладил ее.
– Совсем не больно, – тихо сказала Аленка. – Совсем.
Но я навсегда запомню ее сдавленный стон и закушенные губы в тот момент, когда я уже не смог остановиться.
– Прости меня? – я заглянул Аленке в глаза. – Прости?
– Никита,
