моего дома, возможно, она могла бы стать мне товарищем, но не моей женщиной. Что-то треснуло в наших отношениях, если оно вообще когда-то было. Я не стал пересиливать себя и отвернулся. Марина отодвинулась на самый край.
Долго я не мог заснуть, думая то о фотографе, то о Маринином ребенке, который решил за меня мое будущее. Почему-то я подсознательно не мог назвать его своим, и даже не понимал, кто виноват: я или Марина.
Я мучительно и болезненно для себя представлял на его месте такого же мальчишку, как мой Данька, чтобы уже сейчас начать любить и ждать его появления. Но у меня ничего не выходило.
Марина похрапывала на другом краю дивана.
Все лето я работал на железнодорожном вокзале. Как я не хотел вычеркнуть свое хулиганское прошлое в новом городе из своей памяти – ничего не получилось. Выгружать вагоны, хоть и не почетная работа, но крайне труднодоступная и востребованная среди таких, как я. На вокзале дежурила своя блатота, которая распределяла составы и забирала часть денег. Прошло три недели, прежде чем я занял прежнюю, привычную мне, позицию. С небольшой разницей: я не отбирал денег и честно работал, хотя мог бы этого не делать, присоединившись к «блатному косяку». Но я не стал слишком близко вливаться в данное общество. То, что я хотел, я получил: фронт самых выгодных работ в любом количестве. И денег с меня никто не требовал.
Я видел несправедливость, царящую здесь, но не встревал. Мне решительно было наплевать и на тех, у кого отбирали деньги; на тех, кто отбирал; на тех, кому не доставались вагоны. Я не собирался из-за кого-то нарываться на поножовщину или быть под прицелом у дежурившей милиции. К слову говоря, она тоже имела свою долю. Ее отстегивал «блатняк» за негласное разрешение властвовать на этой территории. Поэтому нередко драки за ее передел заканчивались смертью, которая банально трактовалась: «заснул пьяный на путях», «перепрыгивал через ограждения и упал под поезд» и прочее.
Ночевал я или здесь же под навесом, на деревянных ящиках, или в зале ожидания.
Мыться ходил в городскую баню. От тяжелой работы поначалу болело все тело. Но вскоре я заметил, что болит преимущественно от неправильного подъема тяжестей, от того, что неравномерно нагружаются группы мышц, и от неправильного чередования работы и отдыха. Я стал заниматься. В свободное время я бегал вдоль реки и заглядывал на спортивные школьные площадки, продолжая изобретать для себя упражнения. Самой лучшей была площадка около спортивной школы легкой атлетики, но, к сожалению, школа располагалась далеко, под охраной высокого забора и сторожа. Я посещал ее глубокой ночью и не чаще раза в неделю. Но там были нормальные спортивные снаряды, а не только всевозможные перекладины. К концу лета до меня дошло, что я не догадался плавать в реке. Это было серьезное упущение. Заплывы в прохладной августовской воде дарили бодрость и отдых всем мышцам, а также крепкий и восстанавливающий сон. Такой, что за час я мог выспаться как за все четыре. Разминка в перерывах между мешками, тюками и ящиками повышала мою производительность и снимала напряжение. Я вычислил,
