до дна одним взглядом. Его рука ласкает её крепкие груди, вздымаемые трепетным дыханием, которое она никак не может унять. Это прекрасно…
Утром Элиссу разбудил поцелуй, нежный, словно прикосновение свежего, влажного ещё, первого весеннего листочка. Она открыла глаза и стеснительно потупилась, едва вспомнила о том, что произошло этой ночью. Эвальд же улыбался широко и счастливо. Она заставила его избавиться от бороды, и теперь он больше походил на молодого красивого человека, а не на пропитого бурого медведя, каким был в деревне.
Нос её щекотал терпкий запах потрескивавшего неподалёку костра и смешивавшийся с ним аромат запечённого кролика. Тушка уже приобрела приятный оттенок съедобного мяса, а в огонь соскальзывали капельки жира. Поглядев на эти капельки, Элисса немедленно запустила пальцы себе меж ног, и, вспомнив эту ночь, смущённо улыбнулась. Эвальд оставил её укрытой, но под шкурой она была совершенно нагая.
Стоило ей до себя дотронуться, как она вновь испытала прилив желания. Но она не была ещё готова увидеть своего любимого во всей красе при свете дня. Поэтому стала спешно одеваться и выбираться из-под шкур. Бодрящий утренний воздух отрезвил её. Она, оглядываясь по сторонам, искала травы, из которых можно было приготовить горячий напиток.
После трагедии, расколовшей её жизнь надвое, Элисса долго не могла прийти в себя. Если бы той ночью, когда разъярённые селяне сожгли её дом вместе с её отцом, к ней не пришёл бы Эвальд, она бы вообще не знала, как ей быть дальше. Даже когда он неотступно был рядом с ней, Элисса, скорбя, вопрошала лесную глушь, почему ей не дано было сгореть вместе со своим родителем.
Несколько дней она была совершенно безучастна к происходящему. Горе её было велико и глубоко, как этот бесконечный лес. Но любовь, множившаяся меж ними, постепенно вытеснила это горе. Так каждое утро вытесняет с лица земли неохватную темень ночи. Эвальд был добр и ласков, кормил, поил её и никогда не задавал глупых вопросов.
Он настоял на том, чтобы они собрали уцелевшие вещи, а таких оказалось совсем немного, и ушли как можно дальше в зелёную бесконечность леса. Элисса послушалась. А точнее, она просто не сопротивлялась. В любом случае так было разумнее. Селяне непременно вернутся, чтобы закончить начатое дело и сжечь-таки рыжеволосую лесную ведьму.
Горе совершенно убило её, лишило сил. Она не могла гневаться и вынашивать мысли о мести. Она никак не могла себе представить, что бы сделала, окажись тогда в гуще событий. Обрушила бы на головы нападавших могучие дубы, вздымающиеся рядом с её ныне сгоревшей избушкой? Удушила бы их смертоносными лозами плюща? Призвала бы на помощь лесную нечисть?
Те расправились бы с никчёмными людишками очень быстро. Кровавый след тянулся бы до самой деревни. Но разве это вернёт ей отца, которого она так и не обняла в последний раз? Он не заслуживал такой смерти. Он вообще никак не был связан с лесной нечистью, не считая её матери,
