Благословенной Пущи. Исшахурр запретила людям пересекать границу меж обычным лесом и священным. Но всех, кто был её детьми, пусть и очень дальними, она принимала в свои объятия.
– Я тут подумала, – наконец, заговорила Элисса. – Если в тебе и впрямь есть зелёная кровь, почему бы нам не искать прибежища в ветвях великой и доброй Исшахурр? Она мать всего сущего. Она не оставит своих детей в голоде и холоде, надвигающемся с севера, от Белых Скал. Матери не бросают своих детей на произвол судьбы.
«Ну а твоя?» – чуть было не слетело с языка Медведя. Однако он вовремя его прикусил. О матери Элиссы ему ничего не было известно. А если она умерла или трагически погибла, как и отец? Спросив об этом, он может пробороздить в её сердце ещё более глубокую рану и потерять расположение любимой. А завоевать его стоило стольких усилий!
– И как же узнать наверняка, есть ли у меня зелёная кровь? – нерешительно откашлявшись, пробормотал мужчина. По правде говоря, в нечто подобное ему верилось с большим трудом. Но ведь нужно было как-то поддержать разговор. И отвлечься от округлых форм любимой, вызывающих своими покачиваниями в такт её движениям ноющее вожделение меж ног.
– Мы спросим у самой Исшахурр, – просто отозвалась девушка. Её выплаканные глаза потемнели. Но в их зелёной глубине сверкали искорки, которые в другой раз Медведь принял бы за проблеск ответного желания. Быть может, так оно и есть? Может, ему нужно просто… быть мужчиной? Быть самим собой? Ну, как с другими женщинами?
– И если она ответит, что есть? – он как можно незаметнее постарался оправить штанину в месте, где она складкой передавила его отвердевшее мужское естество. Будь это какая-нибудь деревенская деваха, он уже давно опрокинул бы её в траву и занялся делом. Но в случае с Элиссой он испытывал не только возбуждение, но и… смущение? Да и веткой по голове получить не хотелось бы.
– Тогда мы сможем поселиться в Благословенной Пуще, – улыбнулась молодушка. – А когда-нибудь, когда мы докажем свою верность, Лесная царевна вознаградит нас. Она даст нам испить из волшебного озера, и мы станем вечными, как священный лес. Мы станем его частью, а он станет частью нас. Так же, как мы стали частью друг друга.
Эвальду эта затея была явно не по душе. У него за относительно недолгую жизнь сложилось своё представление о верности. И выражалось оно двумя словами: «дерьмо собачье». Куда не кинься, все требовали его верности: небесные и земные боги, людские и лесные короли, родственники и старосты деревни, и все девчонки, которые у него были. Но одной его верности на всех попросту не хватало.
Лес, в котором он жил, принадлежал роду Древоскальных. Охотиться и добывать себе пищу там запрещалось. Иначе тебя хватала королевская стража и бросала в подземелье замка. Стать одним из стражников он тоже не мог. Тогда следовало бы отправиться жить при замке, следовать тамошним порядкам и гоняться по лесу за своими
