от страхов и бессилия,
Я шапку-невидимку не надену:
Уже носил, другие не носили!
В свой дневник она записывала не только стихи, но и удачные мысли, цитаты мыслителей и тексты песен любимых групп. Дневник был чёрным – это главный критерий при выборе дневника. Писать в нём нужно было только красным, и непременно рисовать чёрные розы на полях.
– Нежную душу ранить легко, – доносилось из спальни, – а огрубевшую – голыми руками не возьмёшь, но и слезами тоже. – Она покривилась в зеркало: – Но разве чёрствые сильнее или отважнее?
Мать приоткрыла дверь и уставилась на усатое лицо дочери (усы были приобретены недавно в качестве аксессуара к образу):
– Что ты делаешь? – удивилась она.
– Не мешай! – Вероника захлопнула дверь. – Что вы понимаете, – сказала она, – кругом твари одни, а все добрячков из себя строят, вот и выживи тут, вот и будь филантропом.
Тяга к философствованию и стихоплётству ещё твёрже убедила её в том, что она знает всё, как о себе, так и о других. Такая уверенность пришла к ней лет в тринадцать – солидный возраст для глубокомыслия – а к восемнадцати ей нельзя было не считать себя Гуру. Так что не изменяя традиции, она надела шляпку и очки с аккуратными стёклами. Усы ей нравилось наклеивать, лишь когда дело серьёзное, для настоящих мужчин, тогда она и трость брала – теперь этого не надо.
Она приняла забавную позу и поиграла с мимикой:
– Недостаточность рефлексии прослеживается во многих, – брови сошлись к носу, губы напряглись – всё для сурового фейса, – не говоря уже об эмпатии. – Говорить так было всегда забавно, она любила почувствовать себя напыщенным психотерапевтом, излагающим лекцию. – Вот и жди помощи от дураков, вот и обижайся на них!
В родительском доме монологи вслух, бывало, прерывались звуком шаркающих шагов старухи, которая за умеренную плату приносила по утрам молоко. Это было как раз такое утро, потому что звуки шагов уже доносились со двора.
– Хозяева! Есть кто дома? – заблеял старческий голос.
Эта старуха пришла на смену старику, все в деревне звали его дедушкой и покупали у него молоко, пока кто-то не застукал его за купанием в нём. Ушлый был «дедушка»: набирал полную ванну, купался, потом, разливал в бутылки и продавал. Таким образом, он «омолаживался».
– Ух, проклятая! – Вероника не любила ни стариков, ни молоко.
Хлопнула дверью и продолжила:
– Итак, почему же одни бесчувственны, словно ороговевший слой, другие – чокнутые, вроде меня?
Она много думала о себе, анализировала свою жизнь и свои ощущения. С детства была у неё одна серьёзная проблема – она страдала от уязвлённой гордости больше, чем другие дети. Уже в четыре она стала застенчивой, потому что, заботясь о своей репутации, могла оробеть при малейшей возможности ударить лицом в грязь. Должно быть, отец – человек вспыльчивый, но застенчивый, вечно на страже чувства собственного
