ранимой, она защищалась от того, что казалось ей страшным унижением, ища этому оправдание. Так или иначе, началось всё с того, что она стала выдумывать насилие «благое», где больно, но и хорошее что-то имеется.
Думая о своей матери, она испытывала отвращение и стыдилась его. Где-то в подсознании у неё висело необъяснимое чувство того, что именно мать навредила ей. Мать родила её поздно, назвав лишь одну причину – мне не хватало любви и смысла. Равнодушная к мужу, она не спускала с рук маленькую Веронику, но стала оставлять её, когда ей исполнилось три. Мать душила её любовью, но вдруг выпустила на свободу, мол, лети. Мало того, опасаясь, что ребёнку навредят, она очень рано начала внушать ей страх перед незнакомцами. И вышло так, что Веронике не только приходилось ходить по улицам одной, она ходила по ним с мыслью, что её вот-вот поймают и порубят на котлеты.
Её самостоятельные путешествия часто доходили до того, что даже в садик она ходила сама. Правда, из садика воспитатели одних не отпускали. Отец вечно пропадал, а мать работала санитаркой то сутки, то двое подряд. Придумали так: одна знакомая матери, заходя за сыном, забирала и Веронику, выводила её на улицу и шла своей дорогой. Так делали и когда её перевели в отдалённый сад, ей было пять, а она сама садилась в автобус до сада и обратно, ключ от дома носила на шее. Ещё года в три она объездила на трёхколёсном велосипеде всю деревню, а в четыре – и близлежащие поселения. Так она гуляла. Маленькая девочка, обделённая вниманием отца, чрезмерно самостоятельная для своего возраста, она фантазировала о том, что есть на свете дети, которые нужны своим отцам. В её фантазиях отец был мудр, помогал ребёнку и оберегал его. Запреты всегда касались смертельно опасных занятий, а наказания были справедливыми – боль, причинённая любовью, а чаще была лишь возможность наказания, которую снисходительно и милосердно упускали (в те времена, обычно персонаж-зверушка: гордый лев, могучий белый волк и т.д.) В её фантазии не было не только ненависти, там не было наказаний «для себя», они были лишь для наказуемого – для его безопасности. Они как бы говорили: мне не всё равно. Могущество власти объяснялось тем, что защитить от жестокой среды способен лишь кто-то способный на жестокость, и тем добрее кажется он, чем суровее среда.
Выводы, которые она сделала на этот счёт, она и сама не считала точными, но нельзя считать выдумкой то, что было на самом деле. Она помнила свои фантазии, начиная с четырёх лет. Сюжеты были невинны: ничего пошлого, ничего ужасного, а главное – никакого наплевательства. Обычно там было ослушание, затем, спасение виновника от последствий того, что он натворил, и наказание. Само наказание хотелось пропустить, потому что удовольствие она получала именно от взаимодействия героев. Ей нравились их эмоции: обида с одной стороны, и желание не потерять любовь – с другой. Эти долгие воспитательные разговоры, которые в итоге убеждали воспитанника в правоте его воспитателя, захватывали её так сильно, что, порой, идя по улице и думая об этом, она могла врезаться в столб.
