ей тот, кто может и выпороть. Эта нежность, забота и дикая чуткость мужчины увлекали её остротой эмоций, и острота эта не притуплялась с годами. Опека, контроль, удержание в неволе и воспитание – всё это было здесь, и было обставлено не иначе, как глубокая заинтересованность и доброжелательность. Оно и действительно жестокостью не отличалось. Например, она могла и вовсе выдумать кумира – умного и харизматичного психиатра или актёра – и разыграть любовный сюжет лишь на неравном положении. Позже она поняла, что ей ещё повезло, что «искажение любви» пошло у неё по сценарию не самому жёсткому. Если бы дело было иначе, она бы требовала жёсткости в реальных отношениях.
Несексуальные фантазии – это, можно сказать, пре-мазохизм. Это происхождение, основа, это определяет всё. О таком взаимодействии героев она могла фантазировать часами, получая желанные эмоции – она была профи по части таких сюжетов. Иногда, столь приятные сюжеты приходилось менять на мерзкие, чтобы возбудиться. К счастью, для этого хватало и десяти минут. Так она получила «любовные» и «половые» фантазии: одни для души, другие для тела. Значило ли это, что в быту она хотела быть для кого-то маленькой девочкой, но в постели она была бы «сучкой»?
На деле всё очень непросто. Быть бесправной определённо нельзя. Никто не гарантирует бесправному, что он получит именно то, что хочет. В наше свободное время она могла выбирать. Она могла встретить любимого человека, и, если случится чудо, была бы согласна с ним в том, как надо жить. Другой вопрос – сможет ли она подчиняться в неигровом контексте? Понимая особенности своего характера, она понимала и то, что ответ на этот вопрос был только один – нет. Мало того, она не только не может подчиняться, она этого не хочет.
Любому, кто ночами думает о том, как устроен мир, она составила бы неплохую конкуренцию. Она понимала, что человек, который болезненно ищет признания и стремится доминировать, ничем не лучше того, кому необходимо быть нужным и слушаться. Как бы то ни было, этот доминант очевидно будет считать себя «лучшей породой». Тут всё ясно: самовлюблённым людям сложно считать иначе. Кроме того, подчинение закономерно отправляет человека во «второй сорт». Она знала, что в былые времена в угоду патриархату женщина была поставлена в безысходное положение, так что назвать слабостью или глупостью то, что женщины подчинялись, нельзя, но тем не менее их считали намного глупее и слабее мужчин. Теперь, когда у женщин куда больше возможностей, тех, кто лишь подчиняется, уважать точно не будут. Только тот, кто слаб и глуп, не принимает решения: овца не решает, как и где будет пастись, на все её решения есть кнут. Такого мнения о себе она допустить не могла. Уважение – это всё. И уважение должно быть настоящим – никакого извращённого уважения не принимается. Извращённое уважение, типа «ты – сильная, ты можешь, я тебя ремнём заставлю» – это не уважение вовсе, как и извращённая любовь – вовсе не любовь.
Она знала, что способность различать настоящее и извращённое
