изменения: то был покрашен частями пол, то окна и стены. Из-за плохого межсезонного отопления и частого проветривания в комнате установилась нежилая температура.
– Эй, вы! – как-то крикнула она коменданту. – Почему меня нельзя поселить в тёплую комнату?
– Нет мест! – громыхнуло в ответ.
– Можно и пятой! На время!
День за днём комендант угрожала или отмахивалась, а с парой соток в кошельке думать о съёмной квартире не приходилось. Почему именно она? Почему все живут в тепле, а для неё нет мест? Потому, что за неё некому заступиться или потому, что нет денег на взятку? Не так уж важно.
В это холодное время к ней вернулся Игорь, не менее холодный. Он просто решил ответить на её сообщение – через девять месяцев. И она, окрылённая надеждой, побежала на свидание. Свидание это лишь растравило ей душу: жила она в своей холодной комнатке и как-то держалась, а тут перестала есть. Дело дошло до того, что выпив стакан кефира, она чувствовала огромную тяжесть и корила себя за излишества. Она вздрагивала от каждого звука – вдруг сообщение? А сообщений было мало. От голода ей было ещё холоднее, на подушке стало оставаться всё больше и больше волос, словно она умирала от неизлечимой болезни.
Игорю, наверно, жилось получше. Бывало, они оставались наедине, он болтал о сексе, но, как она полагала, не хотел её, потому что не прикасался. Он был девственником, тем не менее, не все девственники таковы, так что был ещё вариант, он – импотент. Или трус из трусов.
Чтобы это выяснить, она спросила его:
– Почему ты меня даже за руку не берёшь?
Он очень смутился. И ответил:
– Я думал, что люблю тебя, но понял, что не люблю.
Какой милый мальчик, понял, что не любит, вот и не прикоснулся, подумала она со злостью. И они расстались.
Вот такой он был, но она готова была выйти за него замуж, будь он внимательней. «Я так люблю его, что секс – это неважно», говорила она. Не испробовав близость с мужчиной, не слишком в ней и нуждаешься, поняла она потом. Какой же невинной она была даже со своими извращёнными фантазиями! Её любовь к нему и его равнодушие к ней делали её ещё более робкой. Его она стеснялась и в щёку поцеловать.
Когда он ушёл, всё долго возвращалось в прежнее русло. Тишина нежилой комнаты давила её, словно удавка. Обычный телевизор уберёг бы от многих слёз. Всё сошлось: одиночество, тишина, холод. Утешали лишь музыка в наушниках, чистый лист бумаги и чёрный цвет одежды. Но и в этом утешении было больше трагизма, чем радости – все составляющие были полны им.
Через какое-то время они случайно встретились в клубе, где Вероника не побоялась сказать ему всё, что о нём думает.
– Видимо, у тебя в трусах нет ничего, вот ты мне голову и морочил, – сказала она.
Он не обиделся. Казалось, наоборот, обрадовался.
– Проверь, – говорит.
Она запустила
