не хотел уступать рассвету и солнцу ни этого утра, ни этой благодатной сокровенности природного царства.
Георгий быстро сбросил с себя брюки и рубаху и, обгоняя Катю, со всего разбега врезался в реку, нырнув в ее воды с головой. Только брызги полетели по сторонам!
– А я? А меня? Ах ты… – И Катя, бормоча притворно-рассерженные слова, в одну секунду скинула легкий сарафан и бросилась вслед за Георгием.
Ох, вода обжигала холодом! Но это только в первый миг, в первое касание с рекой, а затем горячая ласковая пелена обволакивала все тело, и оно, словно охлёстнутое печным глубоким теплом, как если бы парился в деревенской баньке, занималось ровным внутренним жаром.
Они плыли тихо, неторопливо, размеренным брассом, плыли навстречу восходящему солнцу; туман плавился и редел, и они уже хорошо различали не только противоположный берег реки, но и далеко раскинувшиеся забережные луга, густо заросшие травой, девственные луга. А потом, когда устали, они легли на спину, и слабое ровное течение реки медленно сносило их вниз, разворачивая на излучине и неспешно прибивая к нужному им берегу.
Уставшие, счастливые, они выбрались на луг, который – удивительно – был сух теперь от росы, будто не только что, ну, скажем, полчаса назад не он именно блистал росной влагой, – такое уже поднялось солнце, таким горячим и даже жгучим теплом опахнуло оно луговые травы! И кусты черемухи не изумрудно-влажно, а матовосвежо светились на солнце, и даже красный их «Москвич» не блистал росой, а горел ровным сухим глянцем.
Уснула ночь – здравствуй, утро!
И как странно, как неожиданно враз почувствовали они в себе сосущее нетерпение голода: сколько же они не ели? Пожалуй, со вчерашнего полудня.
– Будем делать костер? – обнимая Катю, спросил Георгий на всякий случай: может, она так голодна, что и костра не сможет дождаться? Хотя костер легко было сделать: на полянке виднелся кружок золы от чьего-то прежнего кострища, да и кое-какие дровишки лежали рядом.
– Конечно, костер, да, да! – кивнула Катя. – Ух, я проголодала-а-ась… – И улыбнулась. – Но я хочу костер, костер, Гоша!
Через пятнадцать минут в котелке кипела речная чистая вода, варились сосиски, которые Катя так предусмотрительно захватила из Москвы; после сосисок, ополоснув котелок, вскипятили свежей воды и заварили душисто-ароматный и терпкий индийский чай.
– Оказывается, ты вон какая практичная женщина! – то ли шутя, то ли всерьез восхитился Георгий.
– А ты гол, как сокол! – в том же тоне парировала Катя.
– Как сокол! – переиначил он, и это показалось им неожиданно смешным и забавным, и они в который раз за это утро радостно рассмеялись.
В самом деле, на сегодняшний день Георгий оказался гол, как сокол: все, что у него было в прежней жизни, осталось в Москве: и квартира, и жена, и дети; единственное, что имелось, – старый «Москвич», оттого и уточнение показалось смешным: «Не гол, как сокол, а как – сокол!» (Хоть «Москвич» остался…)
Впрочем, тут нет
