ты взялся?
– Ну, если вы всерьез, Дарья Ивановна, то меня мать родила.
– Ага, видишь вот, мать. А кого, может, мать обратно брать не хочет. Вот я и могу крутануться.
– Да как это – крутануться?
– А так и крутануться, как я крутанулась. Я, Юрьич, много раз умирала. А все живу. Недаром прозвали меня Дарья-бессмертная.
И это точно: в Подгородней Слободе Дарью Ивановну никто иначе и не называл. Разве только мы, редкие залетные птицы: Дарья Ивановна, да Дарья Ивановна. А местные – только Дарья-бессмертная.
Я говорю:
– Дарья Ивановна, пойдемте ко мне?
– А чего? Идем. Почему нет?.. Идем, идем…
Пот со лба вытерла Дарья Ивановна, улыбнулась помолодевшим ртом, тут как раз солнышко выкатилось из-за горизонта – совсем Дарья Ивановна на девчушку стала похожа: озорная, крепенькая, ладная. Смотрю на нее – глазам своим не верю.
А в избу вошли, жена моя из большой комнаты не выходит – видать, прячется.
– Люсьен, – кричу, – гостья к нам! Где там наша заветная?
Не подает голоса жена. Точно – боится.
Я нахмурился, отдернул занавеску на кровати: никого. Одеяло откинул, а там вместо жены здоровый черный котище. Да как прыгнет на меня! Фу, черт! Напугал до смерти… Совсем забыл я в этот момент, что вчера еще, вечером, пришел он к нам по старой памяти. Котенком прижился однажды у нас, Кушком его сын прозвал, а когда уезжали из деревни в первый раз, оставили Кушка соседям. С тех пор так и повелось: летом Кушок с нами, зимой – у соседей.
Вернулся к Дарье Ивановне, развожу руками: пропала хозяйка. А та радужно машет рукой: ничего, без хозяйки целовальную испробую. Только налил по стопке, в дверь вваливается (у нас тут без стука, без предупреждения) сосед Михаил Савельевич, здоровый мужик с вечно серебристой щетиной на щеках. Человек бывалый и хозяин изрядный.
– Ты чего, – говорит, – жену в исподнем из дому гонишь?
– Как это? – будто не понял я. А сам сразу догадался: сбежала, видать, Люсьен к соседям.
– Из конюшни в дом вхожу, твоя к моей Маруське жмется, грудями трясет.
– В ногах правды нет, присаживайся, Савельич, – показываю на лавку. Сосед отказываться не стал, сел основательно, широко.
– А это, вишь, крутанулась я сегодня – вот хозяйка и испугалась, – сказала Дарья Ивановна.
Савельевич покосился на Дарью Ивановну, но комментировать ее слова не стал. Он, кажется, попривык уже к ее бессмертным повадкам.
Налил я крепкий граненый стакан и Михаилу Савельевичу. Чокнулись мы втроем.
– Ну, за вас, Дарья Ивановна, – произнес я. – За ваше здоровье!
Выпили. Михаил Савельевич закусывать не стал, а только громко, с надсадным кашлем рассмеялся.
– Вот ты, Юрьевич, видать, в первый раз такое видишь, а?
– Что именно-то?
– Да вот как Дарья-бессмертная оживает?
– Если честно, то и в самом деле – в первый.
– То-то и оно, – с победной торжественностью в голосе заключил
