Вы ведь хорошо знаете Париж?
– Париж – город большой. Что вас, собственно говоря, интересует? Или кто?
Мария помедлила, не отвечая.
– Если хотите кого-нибудь найти, то можно справиться в адресном бюро, – добавила Луиза. – А то и мы подскажем.
– Скажите, каждый ли день заседает Конвент?
– Конвент?! – переспросила матушка Гролье, никак не ожидав такого вопроса. – Зачем вам Конвент?.. Ах, простите, гражданка, – тут же поправилась она. – Видите ли: если бы вы спросили, где найти хорошую портниху или где лучший шляпный салон, то мы рассказали бы в мельчайших подробностях. Но как заседает Конвент… Извините, это несколько не по нашей части.
– Это всё, что я хотела узнать, – молвила Мария раздосадованно, повернулась и вышла вон.
– Ты видел, Луи? – сказала Луиза, обращаясь к портье. – Что ты думаешь об этой особе? По-моему, она приехала с жалобой и теперь ищет кого-нибудь из начальства. Видите ли, Конвент ей подавай… Впрочем, у провинциалов это в обычае. По каждому пустяку бегут жаловаться прямиком в Собрание.
Париж. Первый час пополудни
Бил час пополудни. Мария Корде быстрым шагом дошла до конца улицы Вье-Огюстен и устремилась к Пале-Роялю, по пути удостоверяясь у прохожих, верен ли её маршрут. Огромный город бурлил жизнью. Пешеходы спешили по своим делам, по мостовым проносились фиакры и кабриолеты, гремели колёсами гружёные телеги. Смех соседствовал с руганью, скрежет железа – со звуками виолончели. Никаких признаков надвигающейся грозы. Похоже, Парижу было абсолютно наплевать, что от него отреклись департаменты, что отовсюду уже движутся к нему войска федералистов, и ему угрожает настоящая осада. Здесь царил свой мир, своя жизнь, своя Франция. Подобно гигантскому киту, Париж горделиво рассекал волны, ударяя хвостом и пуская фонтан, не обращая особого внимания на снующую вокруг него мелкую рыбёшку. Париж занимался только собою. Так было не только в дни Революции. Так было всегда.
Впрочем, Революция внесла существенные коррективы, окрасила город в свои тона, наложила на него свой неповторимый отпечаток. Хотя Корде было недосуг вглядываться и изучать столицу, несколько вещей всё же не могли не броситься ей в глаза. Первое, на что обратила внимание провинциальная гостья – это великое множество афиш и прокламаций, печатных и рукописных, на холсте и бумаге, с рисунками и без. Ими было оклеено и увешано, кажется, всё: ворота и арки, колонны и пьедесталы, порталы церквей и перила мостов. Плакаты славили, взывали, стенали, грозили и улюлюкали: «Да здравствует Республика единая и неделимая!», «Национальное возмездие: смерть Бриссо, Петиону, Барбару и их шайке!», «Изменников-генералов под суд!», «Марата в диктаторы!». С фронтона театра Республики, выходящего на площадь Пале-Рояля, свисало большое полотнище, на котором были начертаны строфы из только что опубликованной песни Аристида Валькура:
Изменническим был Сенат,
Где зажигался каждый взгляд
О деспоте заботой.
Париж восставший, наконец,
Низвергнул золотой венец
По
