Амит Во’тух. Он на протяжении всей своей жизни служил в почтенной должности хранителя печати Царских ворот.
Чтобы пресечь всякую возможность проникновения иноземных шпионов и бродяг в город, ворота с особой тщательностью закрывались в час, когда в ночном небе начинала сиять первая звезда, при помощи трех громадных деревянных балок, вставляющихся в железные петли, специально для этого приделанные к ее внутренней стороне. Балки обвязывались железной цепью, в центре которой старец каждый раз с наступлением ночи ставил свою именную глиняную печать, так чтобы нельзя было открыть ворота, при этом не повредив ее. А наутро он, возглавляя торжество открытия Царских ворот, разламывал печать. После чего город открывался вновь для бесконечного потока торговцев и путешественников со всех уголков Земли.
Пока Хасили зажигал стрелу, к военачальникам, которые вели оживленный спор, подошел хромой Идил. Один неизвестный ему воин произносил со скорбью и страстью свою пылкую речь, простирая руки к небу.
– О боги, – вопил он, – за что нам такое проклятие? Сперва лишился рассудка наш герой Медат, который был несравненным стратегом и воином, а теперь враг стоит у наших стен в тот самый час, когда наш царь и войско бьются с египетским фараоном у Кадеша. Кто же защитит нас теперь, в минуту отчаяния и беды?
– Уйми свои речи, – упрекнул его Диокл, – ни к чему сеять тревогу среди воинов. Веками враги пытались пробиться сквозь эти стены, и доселе это никому не удавалось!
– И что ты предлагаешь, грек? – не унимался воин. – Удерживать осаду под начальством купца с Тира, немощного жреца и престарелого Дакия?
Действительно, Диокл нажил свое богатство, занимаясь торговлей, и достиг своего положения при дворе Муваталиса лишь благодаря познаниям, которые он приобрел, скитаясь по всему свету в стремлении насытить свою алчность. Стоит ли говорить о том, что он ничего не смыслил в военном ремесле?
– Твои слова лишь усугубят наше положение, копейщик, уймись наконец. Наш герой и хранитель города Медат лишился рассудка, теперь Диокл занимает его почетное место, так что прояви уважение, – выпалил благоразумный жрец.
Идил, узнав, что его благодетеля постигло несчастье, изменился в лице. Ведь если бы не решающее слово Медата на суде, сидел бы он за свои долги в какой-нибудь затхлой темнице вместе с дикарями, то и дело предающимися омерзительным оргиям в своих камерах, или висел в петле, испустив дух, с посиневшей головой на потеху толпе.
Его мимолетную скорбь прервал Диокл, который подал знак к началу действа. Хасили пустил стрелу, и та, очертив огненную дугу в небе, вонзилась в землю близ передних рядов врага. Наступило минутное молчание, которое осажденным показалось целой вечностью. Воины подняли свои щиты, предвидя худшее, а военачальники не сводили глаз с лагеря врага. Никакого ответа, все недоумевали, отчего же неприятель медлит.
– Почему они не атакуют? Чего они ждут, забери их Амон? – не в силах сдержаться
