* *
Но время шло. Катилось колесо солнца с востока на запад, с восхода на закат. Через год после смерти матери отец привел в дом Чужую. И была она не краше тех, кто на сердце красавца-вдовца претендовал, и не моложе. Но бездетная и “переспелая”. А значит, за хозяйство всерьез примется: не до гуляний ей и тряпок.
Тамара молча Чужую ненавидела, смотрела на нее исподлобья, но ни в чем не перечила, всю работу черную выполняла. И корову в лугах доила, и огород полола, и ведра тяжелые носила из пруда. Раз увидела соседка два полных ведра в руках худенькой Тамары, пришла к ней в дом с мачехой ругаться.
– Что ж ты, Катерина, девку в черном теле держишь? Горбатой хочешь сделать? Коль Митька вокруг себя ничего не видит, я девку гробить не дам. Так и знай.
Больше мачеха тяжести носить Тамару не заставляла, сама носила. Но от других обязанностей одиннадцатилетнюю девочку не освободила. И все зорким глазом наблюдала, кабы та первый огурчик с грядки не сорвала. Ранние огурчики большую цену на рынке имели. А в торговых делах Катерина очень деловитая была. Правда, к трудам в огородном деле и интерес, и охоту имела – не приуменьшить. Огурцы – она ведь культура капризная. Чуть проморгал, замерзла или высохла. Один день поливать ее надо, пленочную крышу снимая, а после полива опять натягивая, другой день – собирать, обвязав талию тряпицей два раза, чтобы карман получился большой. Упустишь, перерастут до размеров нетоварного вида. Потом огурцы в бочку с водой ссыпали, оттуда – в мешок. Влажные, они гладкими и блестящими казались. Отец отвозил Катерину с мешками в Троицу на вокзал, а дальше она сама распоряжалась: с поезда мешки стаскивала, носильщиков кликала, до рынка добиралась.
Сказать, что она падчерицу обижала или бранила, было не можно. Слова грубого Тамара от нее не слыхала, хотя и ласкового тоже. Но долго мачеху Тамара к сердцу не принимала. Ревновала к ней отца очень. Поначалу и Дмитрий недоволен был новой женой: готовила невкусно, чистоты прежней в доме не было. Но потом Катерина исправилась и всему научилась: и стряпать, и шить, но больше всего лишние деньги припрятывать по-женски и копить. Тамара подмечала это мачехино умение, но молчала, виду не показывала.
Через год родился Володя, и в Тамарину невеселую жизнь заглянуло солнце. Воспрянул и отец.
Не было в тот год большего интереса у Тамары, чем улюлюкать с малышом, качать его колыбельку, наблюдать, как мачеха мяконькими пеленками стягивает его пухлые ножки. Она бежала из школы к своему любимому Володеньке, перенимала его из рук Катерины, подставляла ему в ладошки свою пшеничную косу, чтобы он ее теребил, тонула в его нежном притягательном запахе.
Мачеха без всякой тревоги оставляла младенца с падчерицей, освобождая себя для хозяйственных дел. Тамара усаживалась рядом с кроваткой брата и делала уроки. Тот тискал погремушки, агукал сам с собой, и не плакал, чувствуя рядом родную душу.
Летом его брали на огород, клали в манеж-ящик, сколоченный отцом, а сами погружались в колкие зеленые волны огуречных
