лучи уже падали косо, и дым стал виднее. Вокруг стояла невыносимая вонь от пропахшей мочой травы, истекающих кровью животных и трупов солдат с вывороченными кишками.
Лес впереди казался непроходимым, и Джордж повернул карету обратно к дороге.
– Черные всадники разбили нас подчистую! – слышались крики вокруг.
В карету то и дело пытались залезть солдаты. Джордж передал кольт Констанции, а сам вооружился кнутом.
Под нависшими ветками измученные лошади замедлили шаг, а потом и вовсе остановились. Прямо на их пути лежал истекающий кровью кавалерийский конь, преграждая дорогу идущей впереди группе примерно из десяти зуавов в заляпанных грязью мундирах. Один за другим солдаты начали быстро обходить несчастное животное, и вдруг тот, что шел последним, совсем молодой пухлый парень с рассеченной щекой, резко остановился и уставился на раненого коня. Потом вскинул свой дульнозарядник и со всей силы ударил лошадь по голове прикладом.
Крича и ругаясь, он ударил снова. И еще дважды, с все нарастающей яростью. Не обращая внимания на мольбы жены, Джордж выпрыгнул из кареты. Парень уже размозжил коню череп, но, словно не видя, что натворил, и не обращая внимания на негодующие крики Джорджа, снова поднял ружье. Слезы текли по его лицу, попадая в рваную рану на щеке.
– А ну, прекратить! Я приказываю!.. – закричал Джордж.
Последние слова потонули в рыданиях парня и крике лошади, получившей новый удар. Джордж обежал вокруг бьющегося в агонии животного, едва сдержав позыв к рвоте при взгляде на его размозженную голову, вырвал ружье из рук обезумевшего солдата и, нацелив дуло на него, крикнул:
– Убирайся отсюда! Пошел!
Бросив на него бессмысленный взгляд, парень, спотыкаясь, побрел к придорожной канаве и повернул в сторону Вашингтона. На ходу он все еще продолжал плакать и что-то несвязно бормотать. Джордж быстро проверил ружье, убедился, что оно заряжено, и одним выстрелом прекратил мучения коня. Потом остановил трех бегущих солдат, и они вчетвером оттащили труп с дороги.
Тяжело дыша и все еще чувствуя привкус рвоты во рту, Джордж оглянулся, ища карету, но на дороге стояла только Констанция. Левой рукой она прижимала к себе детей, а правой держала кольт дулом вниз. Их карета, набитая солдатами в синих мундирах, неслась в сторону Сентервилла.
– Они ее отобрали, Джордж. Не могла же я стрелять в наших солдат…
– Конечно не могла. Это я виноват, не нужно было вас оставлять… Патриция, не надо плакать. Не бойся, детка, мы справимся. Все будет хорошо. Дай мне револьвер, любимая. А теперь идемте.
Еще в Мексике Джордж понял, что ни один солдат, да и не всякий генерал не в состоянии по-настоящему оценить масштабы сражения, в котором участвует. То, что он знал о битве у реки Булл-Ран, ограничивалось лишь плохим обзором с их зрительского места и картинами спешного отступления федеральной армии в тот жаркий воскресный вечер. Для него Булл-Ран должен был навсегда остаться этой забитой искореженными повозками
