зубами.
– Не наше-ол! – повестил он криком.
– Э-эх!.. Бабы, а ну отвернулись!
Толбок скинул лапти, рубаху и порты, пошел в реку. Долго не показывался из-под воды. Уже подумали, что и его схватил водяной дух, стали жалеть. Жена Толбокова наладилась было причитать. Но он вдруг выплыл, обвитый тиной, как русалка, белый, будто взаправдашний утопленник.
– Течением снесло, – объявил он. – Может, где и выплывет. Эй, бабы, чего вылупились?
– А на такой уд чего ж не поглядеть, Толбоша, – звонко ответила самая смелая, бултыхая монистом на шее и медными кольцами на висках.
– Я те погляжу, зараза! – взвилась Толбокова женка. – Я те так погляжу! Глаза вывалятся!
Толбок, поскакав поочередно на каждой ноге, влез в порты. Отпихнул жену, кинувшуюся с лаской, и пошел прочь.
– Ну так чего, – крикнул Гавша, – не колдун, что ли?
– Не-а, – сказали смерды и пошли в разные стороны по своим делам.
Княжьи отроки тоже потеряли интерес, ускакали.
Толбока нагнал посельский Прокша.
– Слышь, Толбоша, а женка-то немая утопилась.
– Сама?
Толбок сходу развернулся, задел плечом старосту, не успевшего отскочить.
– Сама. В камыши зашла и утопилась. Я видел. Там и плавает, зацепимшись.
– Плохо.
– Кто ж говорит, что хорошо.
Они посмотрели друг другу в глаза и поняли без слов.
– На кладбище ее нельзя.
– Этим летом на русальной неделе страсть сколько русалок повылезло. Я от одной едва отбился. В воду хотела затащить.
– Теперь еще одна прибавится… А какая тебе попалась? – заинтересовался Толбок.
– Старуха с космами и титьки каменные. Этими титьками и бодалась.
– А бывают молодые…
– Бывают… Я, Толбоша, во двор к себе боюсь идти.
– Пошто так?
– Клятый чернец подсунул мне в погреб мертвецов со священной елани. Пущай, говорит, полежат пока.
– Чернец? Ах ты…
– Эй, Толбоша! Ты куда? – кликнул посельский. – А русалку… тьфу ты, бабу утопленную вылавливать?..
…В амбаре, где сидел в заточении монах, было шумно. Толбок еще во двор не успел зайти, уже слышал, как во весь голос блажит чернец:
– Да обратится хула твоя на главу твою, лукавый бес. Отойди от меня, сатана. Не смущай мою душу, когда творю молитвы Господу моему. Проклят ты и вся противная сила твоя. Запрещает тебе Господь…
Толбок распахнул дверь. Посреди скарба – пахотных орудий, рыбачьих неводов, птичьих силков, тележных колес, конской и воловьей упряжи – стоял на коленях умолкший Григорий. Моргал от внезапного света.
– С кем разговаривал? – добродушно спросил смерд.
– С тем, кого вы ныне тешили.
Чернец поднялся с колен. Толбок ничего не понял, но согласился.
– Чем
