внимание, что к храму были будто пристроены, создавая единый ансамбль, разные строения. Янус давал объяснения:
– Ипподром, – назвал он необыкновенное строение и пояснил: – Галерея в виде башни, украшенная четверкой лошадей. За ней – императорская ложа. Видна только крыша. А перед ней, – продолжает Янус, – если зайти вовнутрь, увидите статую Геракла. Смотрите, как заделаны швы и скрыты бронзовыми лавровыми венками, – и показал на необыкновенное строение, сложенное из гранитных плит в виде барабанов, а поверх всего стоял позолоченный крест, – это памятник Константину, императору, – пояснил он.
– Императорский дворец, – объявил Янус, показав на величественное строение за высокой каменной оградой.
Когда Пожарский и его люди вошли внутрь собора, они обомлели. Нельзя было оторвать глаз от стен, облицованных разноцветным мрамором и мозаикой. Подняв голову кверху и посмотрев на купол, царящий над всем этим великолепием, действительно, чувствуешь себя букашкой перед небесными силами. Тут можно было стоять часами, забыв обо всем. Но долг, позвавший в путь, напомнил о том, что время сильно поджимает. Отыскав лик Пресвятой Богородицы, казаки, встав на колени, благодарили ее за помощь и просили и в дальнейшем не забывать их.
Вскоре колымаги, гремя колесами, двинулись в дальнейший путь. По мере их движения вид менялся. Пошли в основном двухэтажные здания, скрытые за высокими стенами. Не трудно было понять, что в них проживает константинопольская знать. И вот наконец после долгого пути раздался звонкий голос Януса:
– Стой! Приехали!
Даже красота, если она становится однообразной, утомляет. А поэтому слова Януса оживили путников. Казаки быстро оставили колымагу и начали разминаться, а проводник подвел Пожарского к калитке, за которой возвышался прекрасный дворец. Над входом висел медный колокол с кожаной плетенкой, привязанной к его языку.
Янус несколько раз позвонил – и вскоре послышался мужской голос:
– Иду! Иду!
Калитку открыл худощавый мужчина, одетый во все белое, в сандалиях на босу ногу.
– А, это ты, Янус! – воскликнул он голосом человека, обрадованного этой встречей. – Никак новых гостей привел, – глядя на толпящийся за спиной Януса люд, проговорил мужчина.
– Да. Русские. Это… – Он показал на Пожарского и на миг замолчал, не зная, как его представить.
Помог Воробьев, быстро нашедшийся и знавший греческий язык:
– Воевода великого московского князя Симеона Иоанновича, – проговорил он и стал представлять остальных: – Дементий Давыдов, главный посол великого московского князя, и я, Юрий Воробьев, доверенный писец главного посла. Остальные – охрана, кучера.
Да, Воробьев сумел солидно представить москвичей. Но портил все… их вид. По несколько брезгливому выражению лица дворского они поняли, что их вид не соответствует названному статусу. И опять помог Воробьев.
– Мы с дороги, – пояснил он, –
