его проткнули заточкой из арматуры, а он назло всем выжил в убогом лазарете.
Поговорить с Виктором Тамановым наедине удалось поздним вечером, когда поужинала и угомонилась вторая смена рабочих.
– Ты сдурел! – сразу же жестко отреагировал Таманов. – В счет зарплаты – это я понимаю. Пусть не по правилам. Пусть ты заслужил и черт бы с тобой! Но ведь накроют на перепродаже. А тебя подведут под вышку и лоб зеленкой помажут.
Цукан гнул свое, что у него есть в Уфе надежный покупатель с кондитерской фабрики, что этот самородок позволит ему выстроить дом в пригороде со всеми удобствами и тогда он перетащит туда сына с женой и покончит с маетой раз и навсегда.
Дело дошло до того, что обозленный таким упрямством, Таманов врезал кулаком по столешнице и она проломилась, острые края поранили кисть до крови. Это отрезвило обоих, но не примирило.
– Возьмут с золотом, веревочка к нам потянется…
– Не возьмут, – упрямо твердил Цукан. – Я всё продумал. Поеду не самолетами, а на перекладных. А случись что, резать на ленты будут, артель не продам. Ты меня, Виктор, знаешь…
– Что честно признался – спасибо. Другого убил бы. Тебя не могу. Но знай твердо, Аркаша, что дверь в артель закрыта.
Между ними за эти годы возникали нелепицы, ссоры. Случалось, Цукан срывался в запой, когда в артели каждый человек на счету, а уж дельный специалист, тем более. Трижды Цукан уезжал навсегда и вновь возвращался, и Таманов его не укорял, понимал, потому что доверял, как себе. Цукан однажды чуть не сдох, но вытащил его на самодельной волокуше к трассе.
Застряли они в тот год во время пурги в снежных заносах, а чтобы пробиться, стали продергивать ЗИС лебедкой, цепляя дальний конец к опорам электропередач и уже почти вылезли из низины, где наволокло снегу по пояс, когда неожиданно оборвался трос и пробил лобную кость Таманову.
В больнице на Ветреном врач пощупал у Таманова пульс и сказал с жестким сарказмом, как это принято у хирургов:
– Ты зачем его сюда притащил. Я не волшебник, трупы оживлять не умею.
Завыл, заверещал Цукан промороженным горлом. Когда появился главврач, задергал, не уставая повторять:
– Меня чуть не похоронили весной в сорок третьем, пульса не было, а ведь выжил. Я выжил! – твердил он.
Врач не смог устоять под этим напором. Заставил вколоть две ампулы адреналина. Стал делать открытый массаж сердца. Следом подключили аппарат искусственного кровообращения.
Всего лишь на короткий миг дрогнуло, приоткрылось левое веко, Цукан закричал:
– Я же говорил – живой! Живой! – говорил он, заражая этой верой и врачей, и медсестер.
Позже фразу врача: «Я не волшебник – трупы оживлять не умею», – вспоминали в артели много раз, проговаривая ее на разные лады.
