машину возле странного памятника: две автомобильные рессоры крест на крест, а между ними рулевой вал с железной баранкой.
– Иди, Аркадий, помянем друга Ваську.
Сыпанул к памятнику горсть конфет в яркой обертке, похожих на осенние листья, налил в кружку водки. Пригубил сам, передал Аркадию. Сентябрьский холодный ветер гнал с севера черные тучи, срывались капли дождя вперемежку со снегом. А Сашка молчал. И только вечером у костра после незатейливого ужина он рассказал, что пятый год топчет АЯМ, случалось всякое, но такое, как этой зимой, – впервые.
– Здесь, ты видел, – затяжной уклон и левый поворот. Васькину машину на повороте понесло в кювет. Он выпрыгнул на ходу из кабины, но неудачно. Металлом ему прищемило наглухо руку. Но мужик сильный, долго барахтался в снегу. Тряпичным жгутом перетянул вены на руке, а потом зубами перегрыз себе запястье. И ведь выполз к обочине. Нашли его утром полуживого. Хотели сразу забрать документы, личные вещи, а их нет. Нет и аккумулятора у машины. Кто-то ночью или утром подъехал и украл.
– Василий умер в больничке от сильного обморожения.
Водитель долго сидел в задумчивости, глядя на догорающий костер.
– Найду гада, убью!
Цукан вслед ругнулся протяжно на выдохе. А что тут скажешь. Видел разное, особенно во время войны, и все одно каждый раз удивляла изощренная подлость, неискоренимая жадность.
– Давай, парень, я порулю чуток. А ты дремани.
– А права, Аркадий, у тебя есть?
– Права-то я еще до войны получал. Ездил на всем, что движется на колесах или гусеницах. Будь спокоен.
Вел машину аккуратно, заранее притормаживая на выбоинах и уже загодя думал о встрече, о новом доме, который он непременно построит. Вечерами подолгу просиживал в столовой, набрасывал карандашом эскизы фасадов, внутренней планировки домов: просторных двухэтажных, как в Германии, обычных сибирских пятистенников под общей крышей с хозблоком и даже фасады старинных дворянских особняков с колоннами, как некогда у отца Анны Малявиной, о чем она вспоминала не раз, с мелочными подробностями, рассказывая про огромные окна, которые мыли с раскладной лестницы, про мансарду, которая ей, маленькой девочке, казалась необычайно огромной, как школьный актовый зал. Хотелось ему, чтобы водяное отопление по всему дому, и большая веранда с цветочными горшками для Анны. А еще место под мастерскую, где он мог бы ладить различные поделки и учить сына ремеслам, а потом делать игрушки для внуков. Теперь имелись и деньги, и сила мужская, которую он ощущал и доказывал не раз в артели, работая лучше иных молодых здоровяков вроде Петьки Угрюмова.
Где-то в подкорке свербила мысль, что, может быть, зря затеялся с этим самородком. Но тут же гасил ее привычным: все будет абгемахт!
Аркадий Цукан не знал, что его бодрые письма, написанные старательно, негнущимися от тяжкой
