светлого мрамора:
– И денег он не пожалел, – от виллы к реке вела широкая лестница, – добро пожаловать во владения господина Ритберга, – подытожил Виллем.
В гостиной гулял прохладный ветерок с Замбези. Полы эбенового дерева устилали шкуры зебры. На низких диванах белой кожи разбросали яркие тканевые подушки.
Радостные цвета на картине Матисса, осеняющей комнату, светились под утренним солнцем. Французские двери, ведущие в сад, распахнули, но шелковый шатер рядом с бассейном пока пустовал.
Положив ноги на низкий стол черного мрамора, Максимилиан блаженно курил сигарету. Пес, лежащий у дивана, прянул ушами. Макс успокаивающе сказал:
– Мой дорогой, пора тебе привыкнуть к шуму самолета…, – связь с Солсбери Макс поддерживал, как он шутливо говорил, через воздушный коридор. Он мог возить заказы из Виктория-Фолс. До городка было всего полсотни километров, мощный катер Макса добирался к водопадам за полчаса:
– Но там кишат туристы, – он налил себе кофе, – а я не люблю появляться в людных местах…
На виллу протянули телефонный кабель. С берега Замбези Макс мог связаться с Гейдельбергом, где писал докторат племянник, с Цюрихом, где хранились его деньги или с Бонном, где депутат бундестага Краузе считался одним из кандидатов на должность министра внутренних дел.
Рисуя в черном блокноте круги и загогулины, Макс вспомнил, как на одном из совещаний на Принц-Альбрехтштрассе покойный рейхсфюрер СС Гиммлер неожиданно заглянул ему через плечо:
– Гиммлер любил расхаживать по кабинету за спинами собравшихся, – Макс закрыл глаза, – он пошутил, что аналитики якобы умеют читать такие рисунки, а я ответил, что анализ – это жидовский обман, – Макс считал, что не нуждается ни в каком анализе:
– Мне шестьдесят, – пес вернулся к ровному похрапыванию, – но я силен, как никогда…, – он смотрел на блестящую гладь Замбези, – я в десятке богатейших людей мира, а если мне потребуется поставить кого-то на колени, то механизм, поднимающий в воздух мои ракеты, работает отменно…
Макс не хотел перевозить пульт или рисунок Ван Эйка в Африку. Полина не имела доступа к его сейфам на вилле, однако он не собирался рисковать любопытством девушки:
– Я и так едва объяснил ей, откуда у борца с империализмом появились деньги, – смешливо сказал Макс почти овчарке, как он называл пса, – она поверила, что товарищ Ланге всю жизнь копил на дворец каррарского мрамора…, – Макс не намеревался перевозить Полину в Швейцарию:
– Слишком близко от Лондона, – признался он псу, – наоборот, надо заставить ее забыть о семье…
Макс мог приватным образом подстегнуть продажи «Истории одной любви»:
– Я даже мог профинансировать голливудский фильм, – он забросил руки за голову, – но я не хотел, чтобы Полина появлялась в Европе или Америке:
– Называй меня эгоистом, – сказал он Аттиле, –
