слушал её, затаив дыхание. Пальцы, обхватившие бокал красного прохладного вина, начали неметь. Ушаков. Любимый фильм курсантской юности. Тогда ему было интересно смотреть, как ломает турецкий флот наша эскадра, развернувшись в походном ордере. Как потешно-омерзительны украшения алжирского адмирала Саида-Али, давшего обещание султану привезти Ушакова в клетке. Матросы поливают забортной водой раскалённые пушки, пылают паруса…
– Помнишь этот фильм, да? – понимающе улыбнулась шерп, глядя ему в глаза особенным кошачьим взглядом, словно изучая его, усиливая магию сумерек осеннего римского вечера, – разгневанный, мрачный, в совершенном одиночестве адмирал выходит на набережную и идёт куда-то вперёд. Но его тут же догоняет командир его флагмана и молча следует рядом. Знакомые матросы, бомбардир, спасённый им плотник… Идут за ним, молча, сурово. Потом людей ещё больше, и ещё, обычные люди, рыбаки, женщины. И вот уже всё население Севастополя приветствует Ушакова как героя. Штирлиц учил: запоминается последнее. Сегодня мы больше ни о чём таком говорить не будем. А ты подумай сам с собой: ты с кем, художник? С карикатурным графом или матросами Севастополя? Я ответила тебе. Теперь отвечай ты.
Он молча поднял бокал, жестом приветствуя даму, и выпил залпом. Обычное красное сицилийское вино, какое даже в московских продуктовых можно найти рублей за триста. И подумал, что ничего более изысканного и вкусного ему пробовать давно не приходилось ни на модных дегустациях, ни на приёмах, где выпивка не дешевле вечерних туалетов присутствующих. С дальнего конца площади из-за плотного частокола мольбертов с пейзажами и натюрмортами уличных художников раздавалось нестройное пение.
Маша… Удивительная женщина. Балансирует, как там, на скользком мраморе кромки фонтана, подсказывая путь, но оставляя выбор. Просвещает дозированно, заставляя думать самостоятельно. Вертится что-то буквально на поверхности памяти… Да, точно. «С кем вы, мастера культуры?»[20] Это письмо Максима Горького. Сейчас бы его назвали гнусным пасквилем на их этическую свободу и эстетическую независимость.
Он усмехнулся, глядя, с какой милой непосредственностью спутница выковыривает ложкой из кофейной чашки остатки сахара. Быстрый взгляд зорких голубых глаз. Не на него – в дальний конец площади, где усилился гвалт и раздался звон разбитого стекла. Шерп… Ещё и телохранитель? Это успокаивает, можно даже додумать мысль… Как там было, у Горького, во ВГИКе билет с этим вопросом стоил ему нервотрёпки с пересдачей зачёта по культурологии. Впервые открытое послание было напечатано весной 1932 года одновременно в «Правде» и «Известиях». Ехидно, но метко. А главное, и сейчас актуально. Так называемая буржуазия, капиталистическая элита, в современной России не отличается от заокеанской в своих увлечениях. Всё, что стоит денег, коллекционирует только потому, что это стоит денег, а не ради спасения мира в душе красотой. Горький пишет – трамвайные билеты и почтовые марки. А что, разве комиксы и расписки Монро
«С кем вы, мастера культуры?» – письмо Максима Горького в ответ американским корреспондентам, где он констатирует, что «в области искусства буржуазию вполне удовлетворяет коллекционирование почтовых марок и трамвайных билетов, в лучшем случае – подделок картин старинных мастеров».
