волосами уху, шепнул:
– Не ночевал ты дома, любезный. Сведения имею… – Пристав распрямился, грозно выпятил грудь и столь же грозно добавил: – Думай, Пров Савелыч. Хорошенько думай!
Настасья Ёлкина, сердито гремя чугунками, искоса поглядывала на удобно расположившегося за столом урядника Саломатова. Опустошив остатки четверти, тот тупо и сонно смотрел в замерзшее окно. Потом, встрепенувшись, гаркнул:
– Слышь, хозяйка! Налей-ка еще очищенной!
Одернув на выпирающем животе фартук, Настасья проворчала:
– Нету боле, не кабак, поди! И вообче… Поститься надоть, а вы…
– Ты это, баба, брось! – урядник покачал в воздухе пальцем. – Знать должна: понедельник – полоскун! А потому давай еще… маленько.
Настасья вздохнула и достала припрятанный штоф водки. Налив Саломатову полстакана, ушла в сени, где долго перепрятывала штоф, бормоча так, чтобы урядник слышал: «Чтоб зелье это тебе, окаянный, поперек горла встало!»
Урядник уже совсем было задремал, когда во дворе раздался звонкий голос лопоухого Веньки: «Папанька приехал!» Саломатов с трудом встал и вразвалку вышел из избы. Увидев начальство, Терентий Ёлкин бросил вожжи крутящемуся здесь же, возле саней с сеном и пофыркивающей лошади, Веньке, сорвал с головы треух и почтительно поздоровался.
Урядник качнул плечом:
– Пошли!
– Куда энто? – испуганно отпрянул Ёлкин. – У меня ж сено не скидано!
– Без разговоров! – надвигаясь на него, рявкнул Саломатов. – Кому сказано?!
Приложив руки к груди, Терентий запричитал:
– Да куда ж энто, господи? Да за чё ж энто?
Урядник молча ткнул его кулаком в бок. Так, для проформы ткнул, но Терентий на всякий случай ойкнул.
– Мы же тоже Божье творение! Чё пихаться-то? Иду ужо…
Становой пристав Збитнев встретил Терентия благодушно, как дорогого гостя. Дымя ароматной папироской, все так же благодушно кивнул:
– Ну здравствуй, крестьянин Ёлкин, здравствуй…
Терентий затряс жиденькой бородкой и поклонился еще глубже.
– Здравия желаем, ваше благородие…
Платно Архипович встал и прошелся по кабинету, неслышно, но твердо ступая, поскрипывая при каждом шаге новенькими сапогами. Остановившись прямо напротив Ёлкина, он проговорил:
– Значит, сено сегодня возишь?
Терентий сглотнул слюну, нервно дернул кадыком и снова затряс бороденкой:
– Возим, ваше благородие, возим…
– Что же ты столь внезапно надумал?
– Дык коровки кушать хочут, – заискивающе улыбнулся Терентий.
– Понятно, – протянул Платон Архипович. – Других причин, выходит, нет?
– Кажись, и нету.
Збитнев двумя пальцами взял его за латаный-перелатаный зипун, притянул к себе. Лицо Терентия вытянулось, и он задержал дыхание. Збитнев, пристально глядя на него, сказал негромко, но сурово:
