да если говорить честно, то и некогда было на первом курсе на них сидеть.
Помещение, где жило более тридцати человек, убиралось дважды в день самими курсантами и было очень даже не маленьким. Поэтому мытье полов с мылом зубными щетками было чистым издевательством. Все это понимали, но жаловаться никто не бежал, потому, как знали – БЕСПОЛЕЗНО.
Кроме четырех кубриков в роте еще был красный уголок, который был вечно закрыт, комната ротного командира, комната, где жил старшина роты и каптерка, где хранились личные вещи курсантов и наша парадная форма, шинели и бушлаты.
Помещения в роте разделял на две части вдоль длинный коридор, который был в длину, пожалуй, около ста метров. Вот этот-то коридор и предстояло мыть некоторым курсантам также своими зубными щетками. Лично мне «с группой товарищей» предстояло отдраить гальюн (на гражданке это называется туалет) так, чтобы он «блестел как котовые яйца». Этот сногсшибательный эпитет был непонятен никому из нас, но мы твердо усвоили, что если мы не добьемся до завершения работ искомого результата требуемого качества, то будем чистить его, не останавливаясь до утра. Это в наши планы не входило, поэтому мы все же рискнули обратиться ко второму старшине, которого к нам назначили с четвертого курса, по фамилии Василенко и у которого была оригинальная кличка: «Вэ Эс», за разъяснениями того чего от нас требовалось более конкретно.
Глава шестая
– Что вам не понятно? Если я сказал, чтобы гальюн блестел как котовые яйца, значит, он должен блестеть! Понятно? Так в чем же дело? – плотоядно ухмыльнулся старшина.
– Вперед! А чтобы было чем, чистить, – бегом, на стройку, что располагается за забором, каждый схватил по пять красных кирпичей, и принес их в роту. Ими и будете чистить те металлические штуки, каждая из которых называется «очко». Стены очистить от краски и дерьма лезвиями. Пол вымыть.
– А теперь – бегом марш! – Заорал старшина.
Задавать вопросы больше не хотелось. Охота к полемике у всех как-то незаметно пропала. Мы дружно двинулись за кирпичами. Никто из нас никогда не брал ничего чужого в своей жизни, но, помня наказы старшины и, зная силу его кулаков не понаслышке, мы ни секунды не сомневаясь, взяли каждый по пять кирпичей, рассудив, что государство не обеднеет от такой потери и пошли драить свой сортир, именуемый по-флотски гальюном.
Тем, кто не был курсантом, или не был в армии, может, и неприятно это читать. А каково было нам пятнадцатилетним пацанам, ни разу в жизни не мывшим пол, принимать во всем этом живейшее участие?
Я имею в виду мытье туалета. Я понимаю, читатель, твои чувства, поэтому щажу тебя, и не буду писать, что при этом ПРОЦЕССЕ МЫ ЧУВСТВОВАЛИ. Но поверь мне на слово, что чувство отвращения это блеклое и слабое чувство по сравнению с тем, что мы чувствовали тогда.
Впрочем, через три часа гальюн сверкал как новый. Пол был чище, чем новый, и блестел
