в одних трусах и майке.
Тяжело ступая голыми ступнями на острые сучки валежника, и прихрамывая на левую ногу, шел предводитель браконьеров. И уже издали выдал свой душераздирающий баритон:
– Вы что, в своем уме?! Да знаете ли, кто я такой? С кем имеете дело? – И, забыв про боль в ноге, быстрым шагом подошел к костру. Его глаза налились кровью, как у быка, который готов был напасть на любого, кто встанет у него на пути. И тут взгляд предводителя неожиданно остановился на связанных Ляксеиче и Тимофее. – У-у-у-у. Вот даже как?! А ну, развяжите! Я кому сказал? Если сию же минуту не освободите этих людей, не вернете одежду, документы и не извинитесь, я вас в тюрьме сгною! Поняли? Я шутить не люблю! Вы у меня света белого не увидите! На все, про все, даю вам ровно две минуты. – И, посмотрев на часы, что красовались на запястье левой руки в браслете из желтого металла, угрожающе произнес: – Или не взыщите. Расплата будет ужасной. Это говорю вам я, Борис Степанович Хитрицов, секретарь обкома!
– А какой? Первый, второй или третий? – Усмехнулся Водяной.
– Какое твое дело, хам?! Я – лицо неприкосновенное! Это понимать надо! – Продолжал неистово кричать на своих обидчиков предводитель браконьеров.
Леший достал из внутреннего кармана пиджака свою курительную трубку, с которой никогда и нигде не расставался и, набивая ее табаком, подошел к Хитрицову.
– А это говорю тебе я, Леший: если ты, поганец, еще хоть одно слово вякнешь, удавлю собственными руками. – Затем, окинув секретаря гневным взглядом с ног до головы, обратился к бесу: – Слышь, Рыжий, поди принеси этому истукану мои шмотки, а то, чего доброго, заболеет. Я их там, на кустах развесил. И, шут с ним, картуз мой отдай. Чего уж там, пусть носит. И сапоги тоже. Не жалко.
– Да как вы смеете? Вы соображаете, что творите?
– Смеем, голубок, смеем. – Раскуривая трубку от горящего сучка, спокойно пробасил владыка лесных угодий – И еще, кроме этого, кое-чего смеем. Например, в землю тебя живым закопать, гниду. Чтобы духу твоего поганого не осталось на этом свете.
В это время бес уже вернулся и, тяжело дыша, протянул секретарю груду рваного тряпья. Или, если можно так выразиться, полный гардероб Лешего.
– Это что? Мне надо все надевать на тело? – С невыразимым удивлением в голосе спросил Борис Степанович. – Ну уж нет! Пусть мне будет плохо, но к этому рванью даже не притронусь. Вам понятно? Или нет?
– А чем это, интересно, тебе моя одежка не по нраву? Я что, ее по-твоему, на помойке нашел, что ли? Если хочешь знать, не первый год ее ношу, и сноса нет. Лучше, по-хорошему, пакость, надевай. И смотри мне! А то, как дам сейчас по плешивой твоей башке, по швам разойдешься! – И Хозяин леса занес пудовый кулак над Хитрицовым.
– Ну что же, как говориться, подчиняюсь насилию до лучших времен. – Глубоко вздохнул секретарь и, взяв у беса одежду, сердито морщась, отошел от костра, с треском проламываясь сквозь кусты. «Не при всех же одеваться, и так на душе скверно», – думал Хитрицов, не зная, где можно найти более-менее подходящее место для такого дела.
