с клещами. Взял ими яйцо упертое, разбиваться не желающее и раздавить попробовал. Да где там. Ручки у клещей согнулись, а сволочь эта даже без царапин и вмятин, блестит себе и все. Встал дед, яйцо сволочное ногой пнул. Два пальца сломал, пришлось фельдшера деревенского – знахаря потомственного звать. Загипсовал фельдшер дедову ступню, велел лежать месяц, чугунок с ухватами за работу свою в уплату взял и убег к себе в амбулаторию.
А яйцо, от пинка дедова, под крыльцо укатилось и оттуда нагло желтеется. А рядом с ним вокурат норка мышиная была, а в ней жило семейство мышиное. Днем семейство отсыпалось, а ночью из норы вылезало и шло на работу, зерно дедово, для курицы заготовленное, тырить. Всю ночь туда-сюда носятся, запасы на зиму делают. Вот только сегодня выспаться им не дали. Разбудили грохотом, да воем людишки окаянные. Чего это там у них приключилось у мерзавцев голокожих? Может опять война или хуже того, опять Перестройку какую-нибудь учинить задумали? Если война, то еще куда ни шло, как нито на запасах пересидят, а если не дай Бог Перестройка, то это ведь никаких запасов может не хватить. Переполошилось семейство и самого сообразительного и мелкого, на разведку послало. Отец-Мышь облобызал чадо свое, да и благословил, остальные всплакнули. Мышонок вылез из норы и сразу в яйцо носом уперся. По цвету сыр напоминает. Обнюхал, дедовой потной ногой воняет. И тут увидел руку крючкастую бабкину по траве шарящую. Яйцо достать та решилась все же, на четвереньки встала и шурудит. Мышонок пискнул, крутнулся, между пальцев проскочил бабкиных и в нору нырнул. Хвостиком на прощанье по яйцу, легонько щелкнув. А у того видать запас прочности только в аккурат, на этот щелчок и оставался. Рассыпалось, как стеклянное. Бабка голову под крыльцо засунула, глядит, черепушки мелкие желтеют, а более и ничего нет. Сгребла шелуху, вылезла и заплакала. Обидно стало старой, что сладкая жизнь, о которой размечталась, не наступила. Тут и дед в гипсах прихромал. Тоже губу отквасил. И ему вишь ли обидно стало. Особенно сараюшко жалко рухнувший. Еще бы мог стоять и стоять полгода, как минимум, если бы ветра сильного не случилось.
– Где эта сволочь в перьях?– кричит.– Удавлю гадину, дармоедку паскудную,– а курица, все это время под ногами сновавшая, ей самой до жути любопытно было узнать чего она такое воспроизвела с перепугу, теперь на чердаке деда с бабой избенки затаилась за вениками березовыми, пушистыми. Пересидеть решила, пока страсти поулягутся. Неделю клюв свой не высовывала. Потом поняла, что всю жизнь по чердакам не просидишь, да и проголодалась изрядно. Спустилась и к колодцу первым делом горло промочить. Ведро выхлебала за – 15-ть секунд.
Бабка только его выкрутила, и подхватить собралась, как тут Ряба – жаждой томимая, налетела и все выхлестала. Жалко бабе птичку стало и говорит она деду, на крыльце сидящему с костылем:
– Дед, а дед, ты тока глянь, как Ряба отощала. Оголодала бедная. Ты уж не серчал бы на нее, она ить не со зла яйцо-то снесла, а
