драгоценная способность мула быстро набирать тело и принимать гладкий и блестящий вид, нам пришлось бы с ними плохо. Но при тщательном военном уходе и усиленном корме они уже на третий день приняли бодрый и почти щегольской вид. Косматые гривы подстригли щеткой, хвосты подравняли, клещей повыдергивали, шерсть пригладили… Начали выезживать их, заставляя принимать повод и отжевывать. Жизнь в лагере закипела.
19, 20, 21 и 22 октября. Как скучно стоять на месте, не имея возможности сдвинуться с него, без определенной работы, в полной неизвестности, когда можно покинуть знойное, пыльное Амбули.
В 4 часа утра подъем. От 5 до 6 чистка и первая задача корма, от 6 до 7 чай, от 7 до 8 езда первой смены мулов, от 8 до 9 езда второй смены мулов, от 9 до 11 работы по лагерю и упаковке вещей, в 11 обед, от 12 до 12 ½ водопой и вторая задача корма, от 12 ½ до 4 отдых, от 4 до 5 работы по лагерю, в 5 чистка, в 6 обед и в 8 – зоря, молитва и чай. В 9 все, кроме караульных, должны спать. Ночью стоят два поста, один у денежного ящика, другой – в тылу лагеря, у имущества. Сегодня идет, как вчера, завтра будет, как сегодня. Девятнадцатого октября приехал из Зейлы Ч-ов и привез контракт на поставку верблюдов. Он сделал тяжелый переход по пустыне с одним казаком и одним арабом-проводником. Целую ночь ехал он до Зейлы на непривычном казачьем седле, день провел в городе в хлопотах по поставке и в ночь вернулся в Амбули. Дело улаживается, но здесь, чтобы дело шло, нужен постоянный глаз, и 21-го Г.Г.Ч-ов на парусной лодке отправляется через залив в Зейлу. На этот раз один, без казака, с одними арабами и с 3000 талеров. Смелое предприятие…
Здесь, в пустыне, среди нахальных арабов, среди воинственных сомалей, бродящих по пескам с копьем, кинжалом и щитом, только оружие – сила отряда в состоянии противостоять жажде добычи. Но долг русского офицера – не знать боязни, презирать страх, и Г.Г.Ч-ов наотрез отказался от конвоя и один ночью отбыл из Амбули.
Пусто стало в моей палатке без Г.Г. Если бы не занятия, не хлопоты с мулами, к которым невольно привязываешься, быть может, было бы и очень скучно. Во время стоянки живешь мелкими событиями. Д-ов на ночь ставит ружье, заряженное дробью, на сошки, на высоту морды шакала, к ружью привязывают мясо, от мяса веревка идет к антабке[49] ружья. Ночью по лагерю гудит выстрел. Дневальный, Д-ов бегут к ружью – ничего. Опыт возобновляют, снова выстрел, на этот раз сопровождаемый воем раненого шакала, все бегут туда, но шакал ушел. Поутру два сомалийца из соседней деревни приносят на палке связанного шакала. Передняя лопатка у него перебита, и мясо висит клочьями. Он еще жив, коричневые глаза его вяло смотрят по сторонам, пушистый, как у лисы, черный с сединой хвост протянут вдоль, он тяжело дышит. Кто-то из офицеров приканчивает его выстрелом из револьвера. В общем, шакал похож на лису. Он только немного крупнее, спина у него черная с густой проседью, брюхо рыжевато-белое, шерсть грубая, жесткая.
Крупным и радостным событием является прибытие парохода из Европы. С утра ходят на холм смотреть на рейд. Парохода нет. Наступает вечер, море темнеет, а на рейде только и видны, что французский белый стационер да черный английский угольщик…
Присобление для крепления и передвижения ремня ручного огнестрельного оружия.
