Анастасии повергло в панику королевские дома Европы и саму фрау фон Ратлеф обвинили в организации заговора с целью лишить семью Романовых ее законных прав. Она надеялась, что ее труд сможет убедить людей, что никакого заговора не было, что ее единственной целью было «найти подходящего, гуманного, порядочного человека, который терпеливо и доброжелательно сможет помочь малышке защитить ее права». Конечно, она сознавала особое историческое значение этого дела. Она не оставила без внимания ни одну самую мелкую подробность, ни одно случайное высказывание, ничто, что могло бы пролить свет на подлинную личность Анастасии. Записки фрау фон Ратлеф имели целью показать, не кто была Анастасия, но какой она была. Только так посторонние могли оценить ее непосредственность, веру в себя, ее полную бесхитростность.
«Откуда вы, мадам? (вопрос Анастасии в первый день их знакомства)».
«Я из Риги». Выражение лица девушки менялось стремительно, мысли, казалось, так и мелькали у нее в голове.
«Я знаю Ригу. Там было освящение памятника. Мы плыли на яхте. Весь город был украшен».
«На какой яхте?»
«На нашей, на “Штандарте”. Там ведь были трибуны?»
«Да, вокруг памятника».
«Вы там были?»
«Я вас видела; вы были маленькой девочкой с распущенными волосами».
«Мы все четверо там причесывались».
«А ваш брат? Почему его не было с вами?»
«Ему нельзя было, он был болен».
«Я его видела играющим на палубе “Штандарта” в белых морских брючках».
«Он всегда носил матроски. Если мой мальчик будет со мной, он тоже будет носить брючки; мальчикам это идет. Он (брат) был такой милый. Он очень любил кататься на роликах. И такой умный; потом он часто болел, и, когда у него были эти приступы, мы думали, что наступает конец. Это было ужасно».
«А вы, как младшая дочь, были самой любимой?
«Нет, у мама не было любимчиков. Она любила быть с Марией, а так все были одинаковы. У меня были хорошие родители, – сказала она горячо. – Папа был такой добрый». Затем она пылко продолжала: «Если бы папа не был такой добрый, всё бы так не случилось. Маленького мы все баловали; конечно, его любили больше нас, девочек.
Но мы ничего не имели против, мы все его любили. Он был такой умный, часто ему приходилось бросать уроки, потому что он болел, но он быстро все нагонял. О, как мы его любили!»
Бесполезно спорить здесь о реальности ее воспоминаний. Кипы бумаги ушли на споры о подробностях. Никто из тех, кто увидел бы Анастасию в постели, с плотно закрытыми глазами, стиснутой челюстью, непрестанно перебирающими густые волосы руками, когда она пыталась вспомнить чье-то имя, название местности или какой-то факт из прошлого, не мог бы усомниться в ее искренности. От усилий, каких ей стоило что-то припомнить – особенно имена – она обливалась потом.
Однажды Гарриет фон Ратлеф рассказала Анастасии,
