и принимала без возражений. «Это лучшее, что может быть». Когда фотографии раскладывались по кровати, записные книжки фрау фон Ратлеф начинали разбухать.
«Какой у меня ужасный вид!» – восклицала Анастасия, глядя на фотографии царской семьи.
«Мне так не кажется», – замечала фрау фон Ратлеф.
«О да, тогда я была ужасна; у меня было такое лицо, когда я плохо вела себя. Это было в Одессе… Нет, может быть, я ошибаюсь, не в Одессе, а…»
«Где же?»
«Не помню, простите, сегодня я такая глупая». Но она продолжала: «Мы не слушались, не хотели сидеть смирно. Я и брат. Я помню, папа рассердился. Видите, какой он здесь сердитый». Несколько минут она молча смотрела на фотографию. «Таня была выше Ольги. Ольга была самая спокойная. Она была как мама. Нехорошо, когда человек всё глубоко чувствует; лучше легкомыслие, так легче жить на свете».
Она могла рассматривать фотографии часами, и не только близких родных. Она вырезала снимки из газет, пополняя свою коллекцию. Там была сестра ее отца, любимая «тетя Ольга», прозвавшая ее «Швибзик»; «тетя Мавра», урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская, «у которой было много сыновей»; «дядя Эрни», великий герцог Гессенский, с женой и двумя сыновьями; и великий князь Кирилл Владимирович, которого она отказывалась называть «дядей», присягнувший Временному правительству в 1917 году, а в 1924 году провозгласивший себя императором и самодержцем всероссийским. «Он на месте папа! Он первым его покинул. Родственник называется!» – Анастасия смотрела
на фотографию Кирилла с отвращением. – У него здесь гнусный вид, как и всегда. – Она содрогнулась. – Гнусный, – повторила она. – Уберите эту фотографию».
Но эта тема вызвала у нее бурную реакцию – Кирилл и эта «Кобургская», его жена, великая княгиня Виктория Федоровна, которая развелась с первым мужем, родным братом императрицы, и вышла за Кирилла вопреки запрету царя. «Если он с женой займут место моих родителей, – сказала Анастасия, – значит, Бога нет. Мадам, вокруг нас при дворе было столько лживых людей… Этим людям было хорошо при нас, и они нас предали!.. Да… когда я вспомню только, как нас приветствовали… как все радовались, когда мы появлялись… И во всей России не нашлось никого, кто бы нас защитил! Этого я никогда не пойму».
«А где они теперь? – думала Гарриет фон Ратлеф. – Где те люди, которые бы позаботились об Анастасии и помогли решить ее дела?» Иногда они говорили об этом. «Никогда бы не подумала, что мне придется пережить такое в Берлине, – сказала Анастасия. – Что моим родственникам будет жаль для меня куска хлеба… Лучше было бы, если бы Чайковский оставил меня лежать там». Но у нее появлялись и реальные предложения. «Привезите сюда Жильяра… – говорила она. – Он еще жив? Если он жив, я бы написала ему, и всё было бы хорошо. Он помог бы мне. Он жил у нас много лет, он хорошо меня знал».
«“Доктор меня бы тоже узнал”.
“Какой доктор?”
“Который был
