поступит в монастырь и умрет там. «Если придет еще один отказ, я больше не хочу жить. Это последний раз… Я остаюсь той, кто я есть, дитя своих родителей, даже если я и зовусь фрау Чайковская».
Это были уже не слова маленькой девочки. Это уже не была «фройляйн Анни». «У этого бедного измученного существа, – писала фрау фон Ратлеф, – было глубокое сознание своего высокого положения, своего достоинства, что могло выглядеть как угодно, но только не смешно». Ее боль прорвалась в трогательном ироническом восклицании: «Я никогда не говорила, что я великая княжна Анастасия Николаевна!» Она хотела сказать, что никогда не настаивала на титуле, на имени, никогда ничего ни у кого не просила. Барон фон Кляйст «насмехался над ней» и в конце концов рассердился за ее отказ носить белье с монограммой в виде короны и имени Анастасия. Но она понимала, как смешны были эти украшения в ее положении. Если фрау фон Ратлеф хочет, пусть закажет платки с инициалами «А.Ч.» – «или, лучше, просто “А”». Но без короны. В Бухаресте она утратила свои права. «Если бы мои родственники признали меня, им не нужно было бы считать меня Романовой. Я навсегда останусь фрау Чайковской».
Так появилась «фрау Чайковская».
Летом 1925 года, на момент ее поступления в клинику Св. Марии, Анастасия была опасно больна. Туберкулезная инфекция в левой руке осложнилась стафилококком, и у локтя образовалась безобразная, чрезвычайно болезненная открытая рана. «Больная крайне истощена, – писал Сергей Михайлович Руднев, знаменитый русский хирург, лечивший Анастасию и спасший ей жизнь, – и так худа, что похожа на скелет». В подробном отчете о ее физическом состоянии он отметил: «На правой ноге у нее я заметил сильную деформацию, очевидно, врожденную: большой палец изогнут вправо, образуя опухоль».
Деформация такого рода была у нее на обеих ногах. Хотя такое явление нельзя считать необычным, в ее случае оно было настолько выражено, что должно было быть заметно от рождения. Профессор Руднев считал, что семья Анастасии не могла не запомнить это. Гарриет фон Ратлеф составила список других особых примет: небольшой шрам на лопатке в результате удаления родинки прижиганием; другой шрам у основания среднего пальца левой руки, который, по словам Анастасии, она прищемила дверцей экипажа; и третий, едва заметный шрам на лбу. Были и еще шрамы, возможно, следы нанесенных ей ранений: например, шрам за правым ухом, который фрау фон Ратлеф определила наугад как «след от пули»; инфекция в груди и левом локте, по мнению врачей, на месте возможных колотых ран; и, наконец, повреждения головы, природа которых и само их наличие оспаривались десятилетиями. «Я помню трещины в верхней челюсти, – вспоминал доктор, делавший рентгеновские снимки головы Анастасии после того, как сами снимки исчезли, – свидетельствовавшие о травме. На черепе были признаки возможного перелома».
«Нельзя сказать, в какой степени нарушение памяти является результатом видимых повреждений, – писал доктор Лотар Нобель, директор клиники, куда Анастасию перевели в июле 1925 года, – поскольку тяжесть этих повреждений сейчас не представляется возможным
