немецким вплоть до заключения в Тобольске в 1918 году и во время него. Пользоваться этим языком у них было мало случаев, и они им так и не овладели, но и Анастасия, после пяти лет жизни в Германии, тоже им не овладела. Доктор Людвиг Берг, священник из больницы Св. Марии, вспоминал, что Анастасия «говорила по-немецки, но медленно и часто подыскивая слова. Предложения она не всегда строила правильно». И это правда. Указав однажды на маленького ребенка, Анастасия назвала его «Dieses stisse Kleine Sache» – буквальный и, для немцев, неприемлемый перевод английского «this sweet little thing» (эта милая крошка)[1]. Для Анастасии всё было Sache — предмет, вещь. В жизни были только «хорошие вещи» и «плохие вещи». Людей она тоже видела только в черных и белых тонах. Они были или sympathisch (симпатичные, приятные) или unsympathisch (несимпатичные, неприятные). Анастасия пренебрегала грамматикой, употребляя das, когда не была уверена. Das означало «это», «он», «она». Женщина, встретившаяся с ней, когда Анастасия прожила в Германии семь лет, говорила: «У нее очень странный немецкий, она понимает только самый примитивный язык, не может читать газеты – и всё же говорить она может только по-немецки».
Эту проблему часто игнорировали, рассматривая владение Анастасии языками только с точки зрения ее притязаний: она не могла общаться нормально ни на каком языке. Ее психическое состояние настолько ухудшилось, что, когда доктор Бонхоффер осматривал ее в 1926 году, она не могла сосчитать до десяти и узнавать время по часам. Доктор Бонхоффер писал:
«При долгих разговорах лицо застывает, становится напряженным. В обычном общении, однако, у нее всегда внимательная, любезная манера. Выбор слов часто очень удачный, но она никогда ничего не перефразирует. Она дает понять, что не может вспомнить нужное слово… У нее русский акцент, но с каким-то особым приговором. Южногерманского акцента, о котором упоминалось в истории болезни в Дальдорфе, нет и следа…
Тесты показали, что она может правильно читать отдельные латинские буквы (по-немецки она не читает), но с трудом и только под давлением. Она говорит, что составлять буквы в слова ей тяжело: она может медленно произнести по буквам имя “Анастасия”, но отказывается произносить другие слова, ссылаясь на усталость и боль в руке… Она стыдится своего неумения… Читая, она не может связывать слова в предложения. То же самое и на письме. Она с трудом пишет имя “Анастасия” латинскими буквами. Ничего другого она спонтанно написать не может. Пишет она медленно, как семи-восьмилетний ребенок».
Профессор Руднев, оперировавший руку, утверждал, что она под наркозом «бредила по-английски». «Перед операцией, – продолжал он, – я заговорил с ней по-русски, и она ответила на все мои вопросы, хотя и по-немецки». Такое явление наблюдалось многими и часто, так что Гарриет фон Ратлеф даже не утруждает себя доказательствами. Глупо говорить, что Анастасия «не знала» русский. Она не говорила на нем, а это большая разница. «Возможно, нежелание говорить
Английское слово «thing» многозначно. Среди его значений: «вещь, предмет» и «живое существо» (ласково или презрительно). –
