неприятности».
Эми Смит назвала это «больным местом». Она хорошо помнила ход событий в Дармштадте: как она встретилась с графом Гарденбергом, адъютантом великого герцога; как он сомневался, не выражая, однако, активного протеста; как с интересом и сочувствием просматривал записки Гарриет фон Ратлеф. На самом деле, при первой встрече он казался «потрясенным» сообщением фрау фон Ратлеф, но когда Эми Смит увиделась с ним снова на следующий день, после его консультации с великим герцогом, «он совершенно изменился… Он был со мной почти груб и начал с того, что Анастасия – самозванка. Я объяснила ему, что это мы уже обсуждали с ним, и я могу заверить его, что кто бы она ни была, она не самозванка». Тогда Гарденберг взорвался: «О чем думает эта бесстыжая особа, утверждая, что великий герцог был в России во время войны?» Ярость в его голосе испугала ее. «Он ходил взад-вперед по комнате, и у меня было такое впечатление, что произошла катастрофа, мне совсем непонятная. Поэтому, чтобы успокоить его, я сказала: “Ну, значит, он там не был. Мы тоже этому не поверили”».
Но графу Гарденбергу этого было мало. Фройляйн Смит следует знать, что в Германии есть законы против мошенничества. и клеветы. И шантажа. Анастасия – самозванка, снова заявил он, или сумасшедшая, или и то и другое. И лучше бы ей не сообщать об этом прессе. «Если бы граф Гарденберг просто отмахнулся от заявления Анастасии как вздорного, – сказала Эми Смит, – на этом всё бы и кончилось, по крайней мере для меня. Но его крайнее возбуждение дало мне понять, что мы коснулись чего-то очень важного».
Ни для кого не было тайной, что великий герцог Гессенский, имея в русской царской семье двух сестер, – одной из которых, императрице, явно грозила гибель, – был озабочен заключением сепаратного мира между Россией и Германией. Нет также никакого сомнения и в том, что правительство Германии одобряло усилия великого герцога и уполномочило его действовать от своего имени в период до середины 1916 года. Ключ к этому осложнению не столько в заявлении Анастасии о приезде великого герцога в Россию для переговоров с царем и царицей, сколько в том, что он сделал это «без… официального разрешения». В 1925 году, когда Анастасия упомянула об этом, великий герцог Гессенский, за семь лет перед тем лишившийся трона, еще лелеял надежду его вернуть. Он не мог на это рассчитывать без поддержки всё более проникавшегося республиканскими настроениями населения Германии и без отказа от ошибок прошлого и старых связей – семейных связей. Дочь кайзера Виктория-Луиза так объясняет эту ситуацию в своих мемуарах:
«Лично я не знаю никого, кто бы располагал свидетельствами посещения великим герцогом Санкт-Петербурга (Царского Села). Я ничего не слышала об этом и от отца. Но мне известно, что предложение послать в Россию кого-то из семьи обсуждалось, в том числе и с военными, но Людендорф был решительно против. Так что, если такой шаг и был сделан, это произошло без ведома Верховного командования. Этим могло бы объясняться требование строжайшей секретности со стороны моего отца, и этим же можно было бы объяснить молчание великого герцога даже в собственной
