что она «работница».
Где же она работала?
Ответа не последовало.
Что это была за работа?
Молчание.
В конце марта доктора отправили ее в психиатрическую клинику в Дальдорфе, так как просто не знали, что с ней делать. Диагноз был «меланхолия» – или, точнее, «душевное заболевание депрессивного характера». Относительно ее общего психического состояния ничего сказано не было. Молодая женщина появилась в Дальдорфе, в пригороде Берлина, как «фройляйн Унбекант» (неизвестная) и заняла место в четвертом отделении, в палате «Б», в низеньком плоском здании, предназначенном для «спокойных больных». В палате было еще четырнадцать женщин. Ни одна из них, кроме фройляйн Унбекант, не была, строго говоря, спокойной.
При осмотре, проведенном в клинике 30 марта 1920 года, был зарегистрирован ее вес – 110 фунтов (около 50 кг) и рост – 5 футов 2 дюйма (около 160 см). Дальше в описании говорилось: «Очень сдержанна. Отказывается назвать имя, возраст и занятие. Сидит в упрямой позе. Отказывается что-либо заявить, утверждает, что у нее есть на это основание и если бы она захотела, то давно бы уже заговорила… Доктор может думать, что хочет; она ему ничего не скажет. На вопрос, бывают ли у нее галлюцинации и слышит ли она голоса, она ответила: “Вы не очень-то сведущи, доктор”. Она признает, что пыталась покончить с собой, но отказывается назвать причину или дать какие-нибудь объяснения».
К врачам в Дальдорфе фройляйн Унбекант отнеслась с тем же смешанным чувством страха и презрения, которым отличалось ее поведение в Елизаветинской больнице. При одном виде белого халата она спряталась под одеяло, а когда ее убедили открыть лицо, врачи заметили, что она избегает встречаться с ними взглядом. Особенно странно было ее сопротивление первому физическому осмотру.
Казалось, она страдала, когда врачи осматривали ее тело, и им скоро стало ясно почему: тело ее было покрыто шрамами («многочисленные рваные раны», гласил протокол осмотра). Врачи отметили еще одно: она не была девственницей. Для девушки, «не достигшей двадцатилетнего возраста», это было немаловажное обстоятельство, и врачи решили испробовать новый подход. Не послать ли им за ее «женихом»?
Последовала бурная реакция: Nichts von alledem! (Ничего подобного!)
Ну тогда в чем же дело? Как можно ей помочь, если она ничего не говорит?
«Я больше ничего не скажу!»
Но на следующий день фройляйн Унбекант сдалась и признала, что боится за свою жизнь: «Дает понять, что не хочет назвать себя, опасаясь преследования. Впечатление сдержанности, порожденной страхом. Больше страха, чем сдержанности».
И так всё это продолжалось день за днем, постоянно и безрезультатно.
Иногда врачам казалось, что они чего-то добились. Фройляйн Унбекант назвалась работницей? Это правда?
Молчание. Кивок.
А ее семья? Они тоже из рабочей среды? Может быть, она расскажет
