ногу, и его новая хозяйка хладнокровно вынула из кошелька пятьсот рублей и сунула пострадавшему, и тот, ворча, перебрался в другое купе.
Рэт быстро понял, что его новую хозяйку зовут Сильва и что она не любит повторять одну и ту же команду дважды. Рука ее, несмотря на хрупкость, была тяжелой, а в хриплом голосе чувствовалась такая властность, что короткая белая шерсть Рэта часто вставала на загривке дыбом от одного только ее окрика. У Сильвы была отвратительная плеть из перекрученных кожаных ремней, и одного удара вполне хватало для вразумлении. И Рэт стойко выносил суровое воспитание: он готовился стать профессионалом. К тому же Сильва хорошо кормила его, чаще всего парной говяжьей вырезкой, и Рэт знал: такое дают не просто так. Он знал, что Сильва ждет от него чего-то особенного.
Так почему же теперь она бросила его, уехала, даже не по-смотрев в его сторону и ничего не сказав? Почему он теперь должен идти за этой совершенно незнакомой женщиной, идти неизвестно куда? Как это ужасно, быть брошенным!
Собачья тоска, одиночество, вой в беспросветной ночи… Почему Сильва поступила с ним так жестоко? Почему она не убила его?
3
Искоса посматривая на Ксению Павловну, Рэт плетется за ней по садовой дорожке. Куда она его ведет? От ее платья и ног пахнет травой, землей, потом, малиновым соком. От Сильвы пахло совсем не так; и хотя Рэту было всего полтора года, он может уже отличить «опасное» от «обычного» и часто знает наперед, чего от человека ждать. По крайней мере, теперь к нему не испытывают неприязни, и ему ново и удивительно слышать от незнакомой женщины ласковое «зайка». И пока они шли по петляющей между грядок тропинке в другой конец сада, к деревянному домику, Рэт узнал достаточно о своей новой… Новой хозяйке? Он верит уже ее грустному «бедный ты, бедный…», и он уже не прочь на свое имя откликнуться.
– Бедный ты мой белый зайка…
Рэт немного притормаживает и исподлобья, вопросительно смотрит на Ксению Павловну, и в его красноватых глазах замирает просьба: «Скажи что-нибудь еще…»
Было около семи, солнце начинало уже пригревать всерьез. Впереди – длинный и жаркий июльский день, наполненный неспешными заботами, от которых по ночам так крепко спится. День, пропитанный запахом клевера, лилий, черной смородины, нагретой солнцем земли и здоровой, загорелой кожи; день, похожий на бесконечное множество других таких же дней, ни на что не претендующих, бесследно уносящихся прочь… «Что же нам делать с ним?…» – растерянно думает Ксения Павловна, останавливаясь возле веранды. На крыльце, держа в руке кружку с только что собранной клубникой, стоит Лиза. Пальцы и подбородок у нее перепачканы красным соком, но она, не обращая на это внимания, жадно запихивает в рот переспевшие ягоды. Увидев собаку, Лиза от неожиданности ахает и, едва не подавившись и закашлявшись до слез, машет руками.
– Где ты нашла такого урода? – вытирая загорелым
