языка, английской литературы и строгих (или, скорее, притворяющихся таковыми) нравов.
– Сергей Владимирович, – с порога заявила ему Амалия, – я вышла замуж.
– Ай-ай-ай! – воскликнул посол, всплеснув руками и поднимаясь навстречу своей гостье. – Неужели дело так плохо?
– Не знаю, – сказала Амалия, – но, похоже, кто-то из людей Петра Петровича или ваших работает на сторону. В Дувре меня ждали.
И она сжато и точно описала все, что с ней произошло.
– Боже мой! – воскликнул Голицын. – Так вы и есть та самая, из-за кого… В Лондоне только и разговоров, что об этой дуэли. Отец Уивертона подал на вашего… простите, на Арчи Невилла жалобу королеве. Вряд ли, впрочем, юному герцогу что-то грозит – он королевский крестник, можно сказать, любимец Виктории. К тому же секунданты утверждают, что все было честь по чести и сам он тоже был ранен… Ну надо же, как все сложилось! Теперь, когда вы герцогиня, вас и пальцем никто не посмеет тронуть. Очень удачная комбинация, Амалия Константиновна. Не знаю, как вы ее провернули, но невероятно, фантастически удачная комбинация!
– Я же вам рассказывала, что все получилось совершенно случайно… – попробовала было оправдаться Амалия.
– Э-э, не говорите, – протянул Голицын, шутливо грозя Амалии пальцем. – Вы, баронесса, совершенно уникальное явление, вы уж простите старику его прямоту. Как вы рассчитываете подобраться к нашим джентльменам?
– Мне нужно знать, – отозвалась Амалия, – что конкретно они намерены предпринять и когда.
– Ундервуд в понедельник будет у королевы, – доложил Голицын. – Лаймхауз тоже. Лаймхауз готовит доклад, в котором представит необходимые цифры. Разговор будет о войне. – Русский дипломат посерьезнел и начал нервно постукивать пальцами по столу. – Возможно, в этот вечер все и решится.
– Значит, в понедельник, – сказала Амалия. – Благодарю вас.
– Я недавно приобрел одну чудную статую у разорившегося лорда, – оживился Голицын. – Хотите взглянуть? Потрясающая фигура!
– С удовольствием, – ответила Амалия, и они заговорили о Древней Греции и Риме.
Меж тем как баронесса – простите, теперь уже герцогиня – имела приятную беседу с утонченным ценителем искусства, Арчибальд Эдмунд Филип Невилл маялся от скуки, ожидая, когда его примет архиепископ Кентерберийский. Звали архиепископа Бэзил Сазерленд. Начав викарием не самого процветающего прихода, он сделал головокружительную карьеру и достиг высшего поста в англиканской церкви, так что теперь ему ровным счетом нечего было желать. Сазерленду исполнилось пятьдесят восемь лет. Голубые глаза на его худом костистом лице поражали своим блеском. Рот, как скобки, окружали две резкие морщины, выдававшие в хозяине склонность к брюзгливости. В самом деле, Сазерленд был желчен, суров и славился тем особым английским юмором, который непосвященным кажется чистым садизмом. Хуже всего, впрочем, было то, что он страдал язвой, и поэтому, когда перед
