как-то в воскресенье
увидел девочку твою
и в дом явился чародея.
Он умолял и так и сяк,
пусть ублажает втихаря,
у нас того, ведь целибат.
Кокоткой станет Марта,
так говорил в тот день аббат,
в покои девы рвался.
Но был отец неколебим,
огрел того он вдруг плетьми,
сказал вдруг заклятье,
чтоб выметался поскорее
из дома поп. Ни то плетей
ещё изведает каналья.
А поп того, уж ушлый уж,
нашел в законе он статью
святейшей инквизиции.
И подтянул поди судью,
чтоб шею мага вмиг в петлю
впихнуть по всей традиции…
А к дочери залез в постель…»
«Постой, старик, – сказал Апрель, -
мне больно слышать это.
Ты отведи туда, где хмель
во мне пробродит до рассвета.
Веди туда, где есть кабак,
где буду до утра рыдать
и поминать невесту.
А утром рано, чуть заря
ты тайно проведи в аббатство.
Зарежу я у алтаря,
освобожу народ
от рабства».
«Идём, Апрель,
я отведу тебя в трактир,
и мы пропьем твою невесту.
Пусть будет проклят этот мир!
Пусть проклят Папа с миром вместе!»
Взял за узды старик коня,
и зарыдал,
повел во тьму он седока,
и тот верхом рыдал.
Дождь вдруг полил,
и небеса рыдали с ними вместе
и…
колокол на миг утих,
скорбел он по невесте…
И первой здесь главы конец,
поплачь же над судьбою, чтец…
Глава вторая. Тувалкаин.
I
. Чёрный человек.
Хотелось говорить мне о любви,
и петь красиво о Апреле,
о вешнем мальчике,
влюблённом в месяц март,
в чьей молодой крови
растворены и смешаны
и счастье и потеря,
страдание и вера,
надежда и смиренье от утрат…
Хотелось петь мне о влюблённом,
о том, как зреет месть в его душе…
но… Чу! По улочкам…
сюда идёт… по улочкам петляя тёмным…
тот Некто, которого возненавижу я уже.
Вот он… вы видите?
Одет во всё он чёрное.
На нём и чёрная камиза,
и чёрный, словно ночь, сюрко,
и чёрные пулены на ногах,
и голову скрывает чёрный капюшон…
