мою».
– Дяденька, дяденька!
На ее отчаянный призыв раскосые глаза приоткрылись:
– Не тряси меня, и так все кружится.
– Дяденька, ты не умирай.
– Тебя как зовут, спасительница? – незнакомец сел, опираясь на ель.
– Евдокия, дщерь церковного дьяка Якова, – выдала все девочка. «Пусть не думает, что ему сам князь подарки дарит, а я смерда какого простого дочь».
– Дуняшка, – слабо улыбнулся чернявый, – а меня Юрко.
– Георгий, стало быть11.
– Да хоть Гюргя, – усмехнулся мужчина.
– А ты поганый12? – осторожно спросила Дуня.
– С чего ты взяла, креста что ли не видишь? – удивленно сдвинул брови Юрко.
– Не вижу, дяденька Георгий.
Юрко пошарил по груди.
– Обронил, – шмыгнул он носом. – Слушай, Дуняшка, мне бы поесть чего, не ел давно, и рубаху бы новую. Моя, сама видишь, уж ни на что не годна. Принесешь?
– Поесть принесу, а вот рубаху…, – девочка запнулась, – ладно, принесу и рубаху.
– Ты только про меня никому не сказывай, – быстро зашептал чернявый, – беду на своих накличешь. Гонятся за мной.
– А кто? – Дуня тревожно оглянулась, спиной ощутив опасность.
– То тебе знать не надобно. Беги, а я посплю пока, – Юрко опять закрыл глаза, опустившись на мох.
Девочка, подхватив злополучную лопату, не оглядываясь, побежала домой.
Бабка Лукерья, сильная пятидесятилетняя женщина, крепкими руками размашисто замешивала тесто на большом столе прямо посередине двора. Глинобитный очаг уже радостно потрескивал дровами. В летнюю пору в избу заходили только переночевать, да и то, если не донимала жара, а то могли обойтись и сеновалом.
Кирьян, о чудо, смиренно чистил в загоне у поросят. Увидев выбежавшую из леса растрепанную с оторванным подолом Дуняшу, он испуганно шмыгнул в клеть13.
– Дунюшка, что случилось?! – бабка, спешно обтерев руки полотенцем, кинулась к внучке.
– Ничего, – густо краснея, проблеяла овечкой Евдокия.
– А с подолом что? – бабка сверлила Дуню внимательным тревожным взглядом.
– Упала, за корягу зацепилась, клок оторвался.
– Так-то ровно. И где ты была? – простой вопрос, да как ответить. «Что я в лесу могла с лопатой делать?»
– Кипрея14 хотела накопать, а упала, вот рубаху порвала, пришлось домой идти. Ба, ты не сердишься? – щеки нестерпимо жгло.
– Велела же без меня по лесу не шастать, неслухи, – поругала Лукерья, но не злобно, так – для порядка. Беспокойство отступило, бабка облегченно выдохнула.
– Можно я пойду к ручью одежу стирать? – заискивающим тоном попросила Дуняша.
– Что-то вы сегодня больно покладисты? Натворили чего? – опять с подозрением
Христианское имя Георгий на Руси звучало и как Юрий, и как Гюргий, и как Егорий.
Поганый – здесь в значении не христианин, язычник.
Клеть – сруб шириной в одно бревно, здесь хозяйственная постройка.
Корни кипрея (Иван-чая) использовали как добавку к муке или в лечебных отварах.
