женюсь, – подмигнул парень.
Он с помощью девочки обрядился в обновку. Рубаха была чернявому широка и болталась как на палке, но все же придала лицу более свежий вид.
– Слушай, Дуняха, сделай для меня еще одно доброе дело, – Юрко тревожно оглянулся, вслушиваясь в лесные звуки, и шепотом продолжил. – Я тебе на сохранение вещицу одну оставлю. Догонят меня, должно, ослаб больно, далеко не уйти. Нельзя, чтобы ее при мне нашли. Спрячь у себя, да никому про то не сказывай. А я, ежели Бог сохранит, вернусь за ней… позже.
– А что за вещь? – Дуня, как и чернявый, начала озираться.
– Вот, – он протянул ей замызганный сверточек размером с мужской кулак.
– И что там? – девочка с любопытством разглядывала неприглядную обертку.
– Да тебе какая разница, бери.
– Ну, уж нет, – отпихнула Дуня сверток. – Сначала скажись, а так не возьму.
– Ишь какая, а я думал, ты простота деревенская. Ладно уж, смотри, – Юрко развязал грязную тряпицу. В ней оказался свернутый пояс – простой, без золотого и серебряного плетения, без жемчугов и яхонтовых каменьев. Правда тканый узор был необычным, мудрено закрученным – цветы и листья в нем переплетались в страстных объятьях, что-то дикое, необузданное, глубинное прорывалось через витые нити. Вроде и просто, а попробуй повтори, и не получится.
– Чудная вышивка, не видала такой, – девочка завороженно рассматривала узорочье.
– Колдовская, ведуньи ткали, – Юрко быстро завернул пояс в тряпицу. – Бери.
– Ведовской не возьму, грех это – от волхования вещи в избу вносить, – Дуня решительно отпихнула сверток.
– Слушай, недосуг мне с тобой препираться, – чернявый злился, – я же тебе не молиться на него вместо икон предлагаю. Спрячь поглубже, да пусть себе лежит.
– На тебе дяденька креста нет и смуглый ты как черт, и вещи у тебя ведовские. Пойду я, – Дуня встала, уходить.
– Бабка у меня половчанкой была, дед в степи мечом ее добыл. На бабку я похож, а крест я обронил, когда удирал, не помню и где, – Юрко перекрестился. – Я может помру скоро, а ты такую малую просьбу выполнить не можешь.
– Ты то жениться собираешься, то помирать, – шмыгнула носом девочка.
В отдалении откуда-то с дороги послышалось ржание лошади. Юрко вздрогнул и, стиснув зубы, быстро поднялся.
– Еду мне в узел собери, живей! – приказал он не терпящим возражения тоном.
Дуняшка спешно завернула съестное в рушник и протянула чернявому.
– На, – всунул он ей нежеланный сверток, – и беги отсюда, голубоглазая, что есть мочи.
Евдокия, подхватив корзину и сжимая обжигающий ладонь узелок, не оглядываясь, кинулась прочь.
Только у реки она остановилась перевести дух, дрожащими пальцами опять развернула тряпицу, глянула на колдовской пояс, спешно завернула обратно и сунула за пазуху. Перестирав грязное белье, девочка сложила его в корзину и на мягких ногах пошла домой.
