печали. Сначала она шла нежной и слитной руладой, вся полная духа свободы и счастья, кончает же тем, что, забравшись высоко, закрыла свой звук, сорвалась.
И думается, что она здесь сейчас, через тучу, идущую сверху, пошлет мне любовь. Но идущая туча уходит совсем – и ни слова вокруг… А время идет да идет и уж близко к тому, чтоб уйти от меня совершенно… Бесплодно сижу в напряженной мечте, самому себя жаль мне: она ведь теперь за горами, она ведь теперь за реками.
Иду я навстречу чистому ветру, снимая усталость с души, и всю свою слабую мысль и желанье отдам я возвратной волне. Виню тех, кто встретился там, на страницах поэмы «О зарослях трав». Пою недопетую песнь «О Шао-уделе и к югу». Заровняю в себе сотни, тысячи дум, сохраняя нетронутой честную мысль. Успокаиваю свое дальнее чувство в восьми бесконечных пространствах земли.
Се Чжуан
Лунная поэма
Князь чэньский,
только что он схоронил друзей своих Ин и Лю,
горю предавшись душой, так целые дни проводил.
Мохом зеленым порос уж
стройный красавец дворец,
села душистая пыль густо на весь бельведер.
Князь был печалью объят
и болью сердечной измучен,
ночью глухою ему стала безрадостной жизнь.
И вот тогда
он расчистил все дороги, орхидеями зapocшиe,
в стройный вид привел он сад свой,
весь в акациях коричных.
Со свистом помчался на гору,
дышавшую холодом, мглою,
стал с колесницей вверху,
где осенью стыл перевал.
Подойдет к глубокой пропасти —
заскорбит о них, далеких,
иль заберется на вершину он —
ранят сердце те, ушедшие.
В это время
косая Река водворилась куда-то по небу налево
и северный солнечный путь на юг устремил свой бег.
Как белой росою, сверкал
насыщенный инеем воздух,
и светло-простая луна катилась по небу волной.
Князь запел в глубокой думе древнециские стихи,
с умиленьем удручался
древнечэньскими строфами.
Затем он вынул кисть, достал листок,
велел писать об этом Чжун-сюаню.
А Чжун-сюань встал на колени перед князем
и так ему сказал:
«Покорнейший слуга ваш, князь,
безвестный житель он восточных захолустий,
происхожденьем он из пустырей и гор.
Незрячий в истине, неграмотный в науке,
в ничтожестве своем он милость вашу взял».
Как повелось мне слышать,
«Внизу, погруженное в бездны,
лежит в неизменнейшей правде;
вверху, облеченное в свет, – вечный закон всего.
Там солнце сияет во имя света горячей силы,
луна же свята в небесах тенью студеных начал».
Она державно овладевает
фусанским
