будто готов…Хризантема разбросала красоту свою
повсюду, на горах и их вершинах.
Дикий гусь разлился плачем над быстринами
речными, в перекатах Янцзыцзяна.
Она свой чистый зрак подъемлет там,
в далекой, далекой мгле
И свой прозрачный луч шлет нам сюда
в чудесно прекрасном сиянье…
Все созвездья потускнели,
свой ковер лучистый скрыли…
В долгом пологе блестящем притаила свет Река.
Святость мягкая земная
снегом блещущим застыла,
Круг таинственного неба чист, как зеркало воды.
Стройный ряд дворцовых зданий
ярким инеем белеет:
на ступенях, где ни взглянешь, —
лед хрустальной чистоты.
Теперь наш князь,
устав от утренней забавы,
пиры ночные возлюбил.
От дивных плясок отстранился
и звонкий камень отвязал.
Покинул дом в свечах зажженных,
для этих лунных стен дворца.
Душистое вино уж на столе
и цитра звонкая готова.
Когда ж теперь
ночь холодная настанет, и на сердце неуютно,
в бамбуках завоет ветер – вой в напевы перейдет.
Нет родного человека здесь, поблизости со мной,
лишь подходят, чередуясь, люди странные, чужие.
Внимаю птице на лугу, что ночью слышат небеса,
и слушаю осенний зов во флейте дальних северян.
Тогда
подвернуты струны, настроена цитра,
и песни и лица в отменном согласье.
Я разгуливаю в песне про «Розу на доме ночью»
и скорблю, скорблю душою в песне про «Покатый холм».
Звучащий лес вобрал в себя свирель стихии,
и рябь стихает на воде озер.
Душу в горестном волненье, ах, кому мне поручить?
Воззову к луне светлейшей и протяжно запою!
И песнь моя гласит:
Милый друг далеко от меня ушел,
вести прекратил. Ни звука, ни следа…
Мы разделены с ним тысячами верст,
соединены лишь светлою луной.
В ветре став, вздохну я в глубине души,
и от этих вздохов можно ль мне отстать?
Реки и дороги, ах, как далеки!
Их мне невозможно будет перейти.
Я еще не кончил эту песнь о друге,
как пришло к закату позднее светило.
Все, кто был со мною, изменили вид свой,
в беспокойстве, словно что-то потеряв.
А я спою еще:
Когда скрылась от вас луна, друзья,
то роса уже высохнет скоро.
Год приходит теперь уж совсем к концу,
не попутчик мне в жизни никто.
В эту чудную ночь не пора ль по домам?
В тонком инее платье сыреет на мне…
Чэньский князь сказал: «Прекрасно!»
И повелел чинам, стоявшим вкруг толпой,
с заздравной чарой поднести певцу
кольцо из яшмы.
С благоговеньем взял поэт, и камень
дал чудный звук в привеске дорогой.
Носить его и наслаждаться
признательный
