в очередной переулок. Я выглядываю из окна, вбирая в себя окружающий мир. На этой улице по крайней мере есть фонари. Кованые стальные завитки бросают на асфальт зловещие тени. Лужицы тепло-бурого цвета заливают тротуары, словно на дагерротипе. Каждую лампу вуалью окружает белая дымка. Все здесь напоминает о днях старины.
Мне это очень нравится. Есть в окружающей обстановке нечто мрачно-притягательное, эротическое.
Такси с визгом останавливаются на улице, что кишит улыбающимися пешеходами. Заполненной несмолкающими взрывами смеха. Сквозь этот шум я слышу музыку: она пульсирующими волнами доносится из ближайшего клуба.
Эдди Сантьяго. Мой любимчик.
Как знать, может, мне еще понравится в Аргентине.
Какое-то время мы стоим в очереди, потом показываем паспорта до комичного серьезным амбалам на фейс-контроле и оказываемся внутри. Тут все грохочет.
Куда бы я ни приехала, я неизменно замечаю с интересом, что есть какая-то универсальная формула ночных клубов. Будто владельцам заведений рассылают списки на всех существующих языках.
Один Зеркальный шар, чтобы всех ослепить.
Один Грохочущий бит, чтобы всех оглушить.
И во тьме заключить.
Знаю, знаю. Пора прекращать перевирать Толкина… И вообще цитировать книги. Мне часто об этом говорят.
Когда мы выходим на танцпол, песня Эдди Сантьяго уже заканчивается. Эстафету подбирает Марк Энтони. Aguanile.
Я хмурюсь. Верните Эдди! Медленные песни для сальсы – это лучшее, что есть в мире.
Когда я совсем того не ожидаю, ко мне подгребает Блейк, сложив на груди длинные руки. С огромным неудовольствием я должна заметить, что его присутствие меня успокаивает. От его льняной рубашки исходит запах кондиционера для белья и ношеной кожанки.
– Ты выглядишь так, будто тебя все тут бесит. Самое то для ночного клуба.
Он смотрит прямо перед собой.
– Нормально я выгляжу. – Я пожимаю плечами и, переняв его позу, смотрю вперед. – Мне просто предыдущая песня нравилась больше. Эдди Сантьяго – это же классика!
Он поворачивает ко мне голову:
– Ты слушаешь сальсу?
– И что?
– А, ладно. Прости за любопытство.
Я шумно выдыхаю:
– Это ты прости.
Я смотрю на него, и раскаяние смягчает мои черты.
– Вот и правильно. – Его глаза ехидно поблескивают. – Просите у меня прощения. Ты и твой бог.
Я не успеваю себя остановить и поджимаю губы. Я изо всех сил стараюсь не расхохотаться.
– Ты откуда?
– Англия. – Он снова улыбается, как Чеширский кот. Так высокомерно, что я не нахожу слов.
– Да ладно, Шерлок. – Я тоже обнажаю зубы в улыбке. – И откуда именно?
– Оксфорд.
Его ответ заставляет меня помедлить:
– Оксфорд… в смысле
