всей существующей техники на педальную тягу… именно по этой причине он категорически отказался ехать на мотоцикле и требовал, чтобы я нашел велосипед. Мне оставалось только подчиниться.
Вскоре мы катили по мягкой проселочной дороге вдоль Большого Чуйского канала, и дед Пичка настойчиво гнул свою линию:
– Видишь, – говорил он, – травка как зазеленела… Это после дождичка. И жаворонок ишь как заливается… Радуется, значит. А пролетели бы мы здесь на твоей трещетке и ничего бы не заметили. То-та…
Ехал он медленно. Крутанув два-три раза педалями, он катился по инерции почти до полной остановки и если все-таки останавливался, то, оттолкнувшись ногой, снова делал два-три оборота и снова катился. Такая езда вывела бы из терпения кого угодно, но я как-то втянулся в этот ленивый ритм и уже не злился. В небе светило солнышко, зеленела травка, и мир казался веселым и беззаботным, как детская песенка…
На берегу канала росло одинокое дерево. Не сговариваясь, мы повернули к нему. Но место это, такое привлекательное издали, на самом деле оказалось захламленным обрывками бумаг, битым стеклом и прочей дрянью. Старик даже сплюнул в сердцах:
– Вот люди!
Я предложил отправиться к небольшому болотцу, которое находилось поблизости: отдыхать на берегу пусть даже небольшого водоёмчика приятнее, чем среди битых бутылок. Но старик уперся:
– Нечего там делать, – сказал. – Да и пересохло оно, – точно тебе говорю.
Меня это сообщение насторожило. Не более недели назад я там был и ничего подозрительного не заметил. Значит, старик или врал напропалую, или знал что-то такое, что скрывал даже от меня.
Я стал настаивать, и дед Пичка махнул рукой:
– Ладно, поехали. Только не понравится тебе там…
И мы отправились. У меня было нехорошее предчувствие. Мне почему-то казалось, что за истекшую неделю туда пригнали бульдозер, он прошелся пару раз острым ножом и слизнул болотце. А старик, наверное, уже знал это и не хотел меня расстраивать. И поэтому отговаривал.
Но болотце к великой моей радости, еще жило. Все так же проходили неподалеку два арыка, которые во время поливов нет-нет да и вливали в него ложку – другую воды; все также по обочинам арыков рос мелкий и редкий камыш. В прошлом году сюда понаехало людей с косами, серпами – год выдался сухой, обкосили кое-как арыки, сгребли траву в копешки, и остались копешки в поле до весны – гнить…
– Ну, что слышал, Макарыч, выкладывай, – потребовал я.
– О чем ты? – удивился старик.
– Да насчет болотца… Засыпать собираются, что ли?
– Не знаю… А что?
– А чего же тогда ерепенился, ехать сюда не хотел?!
– Не хотел, да и все! Что, я права такого не имею? – возмутился дед Пичка.
Я смолчал. Действительно, что это взбрело мне в голову подозревать приятеля неизвестно в чем. Но червь сомнения, который вырастило мое воображение, уже точил душу. Я промерил шагами площадь лужицы, камышинкой измерил глубину – ямка, да и только! Нет, не станут ради
