чувствах, но это было неважно – впереди уйма времени! Она обязательно попросится работать на реставрации рядом с Федей и тогда… Верочка плохо представляла себе, что же будет тогда, но об этом как-то не думалось.
Люба натерла ногу и села на край подводы. Верочка усмехнулась, между сестрами не было ни привязанности, ни дружбы. Сестры-погодки не походили друг на друга так, как могут быть непохожи юная лань и видавшая виды сова.
Люба всегда ныла и жаловалась, окружающий мир раздражал ее, перед ней все были виноваты, у нее часто просили прощения. Еще она много и серьезно занималась, была на хорошем счету везде, где бы ни училась, начиная с детского сада, любила вкусно поесть, и у нее никогда не хватало ни сил, ни времени на домашнюю работу. Она считала себя созданной для высокой науки, мечтала о головокружительной карьере и отчисление с искусствоведческого восприняла как крушение всей жизни. Вынужденная смена продуманной и хорошо отлаженной программы выбила ее из колеи настолько, что она даже заболела, и уж никак не могла разделять непонятную радость и веселье младшей сестры.
И Верочка и мать в последнее время очень раздражали ее: они жили какой-то непонятной жизнью, ходили на свои дурацкие собрания, притаскивали в дом опасную литературу, ни капли не заботясь о ней, Любе. А ведь ей предстояло подняться высоко по иерархической лестнице, стать, может быть, ректором родной академии и, если повезет, перебраться в Москву.
Все рухнуло в одночасье, и напрасно она пыталась объяснить в деканате, а потом и в Большом доме, что никакого отношения к делам матери и сестры не имеет, что осуждает их и готова публично заклеймить их действия позором – ей никто не поверил! Теперь придется прозябать на этом острове, и прощай, намеченная жизнь! Правда, Любочка набрала с собой большое количество книг и решила, что ни за что не станет работать вместе со всеми, а будет заниматься, но это служило плохим утешением.
Подводу трясло, и Любочка почти с ненавистью смотрела на свою жизнерадостную младшую сестру, о чем-то весело щебетавшую с Костей.
Проснулась Люська, и подводы остановили, все кинулись к ней, и Дина Алексеевна, бережно подняв на руки девочку, вдруг прижала ее к себе и заплакала. Решено было сделать привал. У Катерины и у Артемьича в термосах сохранился чай, и напоили сначала детей, а потом разделили остатки. Костя обнаружил совсем рядом источник с прозрачной, голубоватой водой. Все стали набирать воду, кто-то сделал предположение, что эта вода – святая. Когда снег пошел сильнее, уже успели отдохнуть и двинулись дальше.
Остаток пути прошел более весело, люди оживились, переговаривались между собой. Федька подошел к Борюсику и стараясь, чтобы его никто не слышал, произнес задумчиво:
– И с чего это музею вдруг понадобилось снабжать нас техникой, не могу понять.
Борис Петрович вздрогнул от неожиданного вопроса, не зная, что ответить, но его выручила Татьяна.
