не рация, глупенькая, это – телеграф, – ответил он, стараясь придать своим словам как можно больше напускной веселости. – Рожать мы на Большую землю полетим, вертолет за тобой вызову! Ну и если у кого детишки заболеют, в экспедиции всегда должен быть человек с телеграфом! – он говорил громко, чтобы всем было слышно, стараясь уверить не только жену, но и себя, что ему нечего скрывать, но Катерина вдруг быстро пошла вперед, догоняя предыдущую подводу.
«Откуда у Бориса эта штука?» – всю дорогу, даже во время шторма, Федька обдумывал этот вопрос. Он втихую наблюдал за Борисом Петровичем и видел, что тот очень взволнован. Правда, трудно было сказать, кто в их группе был спокоен, но остальные и не старались скрыть своего волнения, а Борюсик (как за глаза называл его Федька) постоянно напускал на себя деланную веселость, хорохорился. Федьке никогда не нравился этот художник, и работы его не нравились.
Федька вырос в Сибири. Происхождение его было самое несоветское, из раскулаченных. Когда-то семья его деда по матери владела большими земельными угодьями под Тулой. В полях звенела золотыми колосьями, наливалась пшеница; на лугах паслось молочное стадо. Семья стояла на ногах крепко: молоко, мясо, пшеница славились не только в округе. Федькин дед был человек рисковый, падкий до любых новшеств, и с приходом коллективизации первым подал заявление в колхоз. За ним потянулись остальные, и деда выбрали председателем, но недолго пришлось ему руководить народом. Через полгода успешного правления всю верхушку колхоза расстреляли как врагов народа, а семьи отправили в Сибирь на постоянное поселение.
Федькиной матери шел в ту пору шестой год. Вот и выходило, что Федька – наполовину сибиряк, наполовину почти москвич. Характером он, видимо, пошел в деда-кулака, еще совсем мал был, а окрестная детвора уже ему в рот смотрела, он любые споры миром разрешал, мог принять без взрослых даже очень сложное решение. После армии учиться на исторический он сам решил поехать, никого не спросив. На дневной его, конечно, не приняли, шутка ли – внук врага народа, а на вечерний – поступил. Но Федька и не переживал, жить-то на что-то надо! Там же, на Васильевском, устроился в котельную: тут тебе и заработок, и крыша над головой, а времени для занятий – хоть отбавляй.
Была у Федьки одна тайная мечта – доказать невиновность деда, самому во всем разобраться, а потому целыми днями, когда был свободен, просиживал он в университетской библиотеке, искал факты, выписывал что-то в тетрадь. Эта работа отнимала много сил, но концы с концами никак не сходились, и в какой-то момент Федька вдруг со всей ясностью ощутил, что книги лгут или замалчивают факты. Все концы были кем-то умело и ловко спрятаны, и Федька понял, что правды ему не найти. Теперь, больше по привычке, он шел в библиотеку, набирал книг и долго сидел, бессмысленно глядя в окно.
В один из таких вечеров, он познакомился с Игорем Сергеевичем и после нескольких прогулок по Васильевскому радостно принял его приглашение участвовать в домашнем семинаре. В образовавшейся
