не раз поймает себя на мысли, что все эти волосы и лица – все это было чуть позже, как бы в конце мгновения. В начале же его, в самый первый момент, когда она взглянула на трех мужчин у стены, она словно зацепилась за ответный взгляд живого экспоната, оказавшегося именно русоволосым. Двое других, черный и лысый, взирали на Веру абсолютно спокойно, даже отрешенно, как, может быть, выразилась бы Вера Рядовых, не будь она простой вагоновожатой. Что же до русого, с лицом, немножко похожим на лапоть, он взирал на потерпевшую, силясь прикинуться спокойным. Но… То ли ему не хватало актерского таланта, то ли при любых талантах и способностях мужчине не дано скрыть от женщины свой страх, но Вера почуяла, что русый боится, Вера увидела, что он переполнен страхом, и этот страх, вопреки титаническим усилиям, пробрызгивается через глаза…
Очень трудно описать Верины чувства одним словом. Даже и двух слов навряд ли хватит для решения столь неблагодарной задачи. Испытывала ли она мстительную радость от сознания того, что негодяй пойман и теперь уже не отвертится? Да, испытывала. Хотелось ли ей поинтересоваться, каково ему, оставаясь вполне одушевленным, превратиться в чурку с глазами, в вещь, лишенную всяческой свободы? Каково ему теперь, когда его вынесли за скобки не менее решительно, чем сам он неделю назад вынес за скобки живую Веру Рядовых? Словно она не Вера, а лежалый товар из интимного магазина… Что и говорить, желание задать все эти вопросы у Веры присутствовало. Некое чувство сродни злорадству переживалось ею, как и благодарность судьбе за то, что, отдав Веру на поругание без всякой ее вины, судьба и обидчика не оставила в покое. И отвращение душило ее, и презрение к негодяю. Все это было, но было и еще что-то, мешавшее ткнуть в русого пальцем и громко, ясно и четко сказать: «Вот он, гад!»
Потерпевшая Рядовых, полуобернувшись к следователю, медленно подняла руку и показала на русоволосого мужчину, стоявшего крайним слева.
– Вот этот… вроде бы… – сказала Вера.
– Назовите себя! – звонко, так что все вздрогнули, выкрикнул следователь, засверкав холодными глазами.
Будь Вера любознательным иностранцем, изучающим знаменитую загадку русской души, она бы сильно продвинулась в своих изысканиях после этого выкрика. Ведь принято считать, что одной из главных составляющих неразгаданной души русского человека является тоска – психическое явление, изученное по сию пору крайне слабо. Так вот, после того как Вера нетвердо указала на русого мужчину, по его лицу расползлась именно тоска, овладев простодушной физиономией, как овладевает бледность лицом мертвеца. Ему было велено назвать себя, и он, с трудом разлепив губы, еле слышно выговорил:
– Петрищенко… Арнольд Васильевич…
– По каким признакам опознаете? – спросил следователь Веру.
Вера пожала плечом, не умея ответить.
– Похож… – полувопросительно сказала она.
– Узнаете по росту? – нажимал следователь. –
