уже похоже на правду, подумал Пеликанов. Куда здесь ни пойди, все одно к железнодорожной станции выйдешь.
– А на станции встретился мне один матросик, он в наш монастырь приезжал помолиться о выздоровлении своей тяжко недугующей матушки. Так этот матросик увидел меня и говорит: «Ты, брат, не горюй. Руки-ноги, говорит, у тебя целы. Дома – нет, но это не беда. Езжай в Вологду, работы там много. Найди себе дело по душе». Я прикинул да и поступил в индустриально-транспортный техникум. Не жалею.
– Почему именно в индустриально-транспортный? – снова поинтересовался Жора.
– Название уж больно понравилось. Да и здание приглянулось – красивое. Его пленные немцы строили. А немец, сукин сын, умеет строить, – отдал должное неприятелю Федор Лукич. – Рядом тенистая липовая аллея с резными скамеечками. Думаю, удобно будет барышень прогуливать. – Он хитро подмигнул Пеликанову в зеркало.
Тоже мне, Бунин выискался, подумал Жора, продолжая наблюдать за развитием у Федора Лукича осеннего обострения.
В Сямже остановились, чтобы заправиться. Федор Лукич, выскочив из кабины с канистрой, будто бы даже радостно сообщил, что отсюда до самого Заповедника заправок уже не будет. «Дальше леса да болота», – он неопределенно махнул канистрой вдаль. Движения его были бодры и по-молодецки пружинисты.
Пеликанов тоже вышел из автобуса размять ноги. Небольшое приземистое сельцо накрывал холодный осенний вечер. Кафе «Север-Транзит» манило редких проезжающих по-домашнему уютной иллюминацией и обещанием накормить вкусно и недорого. Пеликанов вспомнил, что за целый день почти ничего не съел.
Оказалось, что Федора Лукича в «Севере-Транзите» хорошо знали. Пока Жора налегал на гуляш с плохо накалывающимися на вилку макаронами, водитель пазика любезничал с пышногрудой кассиршей, изредка кивая в его сторону. Сам он есть не стал. Жора поглядывал на замурованную в стенку плазменную панель, на экране которой драматически заламывала руки Клавдия Шульженко. У нее было простое хитроватое лицо, сильно подкрашенное синими тенями. Записи, сделанной в Колонном зале Дома Союзов, было как минимум лет сорок, а то и пятьдесят.
– Долго еще ехать? – спросил Пеликанов, выйдя на воздух.
– Полпути, считай, проехали, а вот долго ли, одному Богу известно, – философски отозвался Федор Лукич, чиркнув в темноте спичкой.
На коробке Жора увидел этикетку, на которой был изображен пограничный наряд – два солдатика с «калашами» старого образца и овчарка. Собака производила впечатление самого осмысленного существа на картине.
– Дорога плохая?
– Бывает, что и плохая, а бывает, и ничего. Ты знак возле заправки видел?
– Нет.
– Неопределенная дорога. – Федор Лукич деловито выплюнул на асфальт табачную ворсинку.
– Как понять, неопределенная? – Пеликанов о таком дорожном знаке никогда не слышал.
– Так и понять, что заранее никогда не известно, то ли как сыр по маслу катить будешь, то ли на колдобинах подвеску убьешь.
