– вода в нем стояла мутная, тягучая, тоненькие ледяные корочки сохранялись лишь у самых берегов, в тени камней, куда не добиралось солнце.
Земля более-менее просохла, привычная дорога уж не обращалась непроходимой топью; деревья, несмотря на установившееся тепло, были еще обнажены, но кое-где хилые зеленые отросточки пробивались. Впрочем, поскольку селение в основном окружал хвойный лес, ни голых лиственных, ни робких отростков на их ветвях практически никто не различал на темно-зеленом фоне сосен и елей.
Привычный и незатейливый круг совершала природа, привычно и незатейливо жили деревенские. Они бы, казалось, и вовсе не отходили от зимней лености, однако в первых числах мая произошло обстоятельство, сильно их встревожившее.
Радловские машины стояли не на месте. Такие же бесхозные, бесполезные, из-за отсутствия работы напоминавшие брошенных истуканов, но… не на месте. Если бы они, как прежде, перемешались между собой где-нибудь под холмом, переехали под соседний, ближний, холм или, наоборот, отдалились от селения, или же произошло с ними нечто другое, пусть даже из ряда вон выходящее, на значительном расстоянии от основного жилого массива – жители бы не заметили, как не заметили в свое время подмену старых и ржавых механизмов на новые.
Однако машины безмолвно и грозно топорщились у котлована, а уж это бросалось в глаза всякому, порождая совершенно неоправданный, но до боли отчетливый всеобщий страх. Кто их перегнал – неизвестно. Поговаривали, будто сам Радлов и перегнал, чтобы его перестали считать сумасшедшим. Злословие у людей в крови, знаете ли.
Наряду с машинами, до сих пор обсуждали побег Лизы, хотя с гораздо меньшим жаром – новости имеют свойство остывать, течение времени для них пагубно. К слову, дальнейшая судьба беглянки не прояснилась нисколько.
Лука после истории с ограблением и своего непродолжительного участия в поисках из дома почти не выходил, разве только по крайней надобности. Он принимал заказы на починку обуви, желая восстановить прежний размер накоплений, работал по вечерам да неотступно следил за Ильей – тот с тоски ничего не ел, так что худоба его начинала уже настораживать, лежал целыми сутками без движения, горевал и о чем-то напряженно думал, словно мысль какую или идею вынашивал, а точнее, вовсе ничего не вынашивал, просто засело у него в голове что-то прилипчивое, навроде навязчивости; такое по тяжелому мутному взору всегда в человеке угадывается. Оставить Илью было невозможно – люди в подобном состоянии подчас чего только ни делают, если в одиночестве да уследить некому.
Если же находиться дома становилось совсем невмоготу, Лука призывал на помощь Инну. Старуха соглашалась – во-первых, юнец ее забавлял, да и было кому в очередной раз пожаловаться на неблагодарную дочь, несносную жизнь и прочее, во-вторых, Лука обещал ближе к лету починить крышу, что, конечно, сильно способствовало укреплению добрососедских отношений.
Вот и сейчас, прознав про то, что машины переместились к котловану, обувщик
