опасность. Понял?
Тюремщик угрюмо кивнул, пряча вспыхнувшую в глазах злость.
Но Келси напугала не столько эта злость, сколько то, с какой скоростью ему удалось ее скрыть, словно ее и не было.
– Свяжи ей руки и приведи на третий этаж, – велела женщина.
Тюремщик отпер камеру, и Келси напряглась, заметив, что женщина скрылась за углом.
– Красоточка особенная, – бормотал тюремщик себе под нос. – Но не для них, а для меня. Красоточка – моя.
Келси скривилась от отвращения. Казалось, сейчас был самый подходящий момент, чтобы развеять его заблуждения, ведь едва ли он теперь решится ее бить, не рискуя навлечь на себя гнев дамы в голубом. Она заговорила по-мортийски, тщательно подбирая слова.
– Я принадлежу только себе, и никому другому.
– Нет, нет, красоточку бы не заперли здесь, если бы она не принадлежала мне, только мне одному.
Келси с трудом подавила непреодолимое желание пнуть его в коленную чашечку. Она видела, как Булава показывал этот прием, как один из способов причинить значительную боль противнику, не имея оружия: прямо в колено, дробя кость на множество осколков. В последние дни Келси не чувствовала в себе магии, и могла рассчитывать лишь на собственную силу, но ей казалось, что она справится, а вопли боли в исполнении этого психа стали бы самой приятной музыкой для ее ушей. Но что она станет делать потом?
– Руки, – велел тюремщик, ставя факел в кольцо. Келси вытянула руки, позволяя застегнуть оковы на запястьях.
– Красоточка не особо спешит.
– Может и так, – согласилась Келси. – Но, прежде чем красоточка покинет эти подземелья, она с тобой разберется. Можешь быть уверен.
Мужчина взглянул на нее с изумлением.
– Чепуха. Она всего лишь пленница.
– Нет. Она – королева.
– Да. – Мужчина закончил возиться с ее оковами и погладил ее по волосам. Конечно, он мог бы дотронуться и до другого места, еще более неподходящего, но этот собственнический жест заставил Келси содрогнуться от отвращения. – Моя собственная королева.
Она устало закатила глаза.
– Иисусе, да идем уже.
– Женщины не должны поминать Господа всуе.
– Отвяжись.
Он моргнул от удивления, но не ответил, а просто взял ее за руку и повел к выходу. Келси отдала бы сейчас все сокровища мира за то, чтобы вернуть свои сапфиры. Малейшее мысленное усилие, и гадкий тюремщик сдох бы в муках. Она могла бы заставить его страдать целыми днями, если бы захотела.
«Жестокость, – раздался шепот в ее голове, и на мгновение перед глазами возникло лицо Арлена Торна. – Ты хотела оставить все это в прошлом, помнишь?»
Она помнила; тот момент в палатке Красной Королевы поставил крест на всех идеях Келси об использовании жестокости. Но ненависть была сильнее, чем память, бесконечно сильнее, и в этой ненависти Келси чудились отголоски мыслей той, другой женщины,
