тел. Но надзор свекрови изначально ставил крест.
Мне было жаль эту черноволосую женщину.
Хотя прежде всего мне стоило пожалеть самого себя.
Поскольку мною не интересовался никто.
Некоторое количество свободных женщин в отеле все-таки имелось.
Подружки или попутчицы, приехавшие отдыхать парами для дешевизны. И даже одинокие.
Но подавляющее большинство их было молодыми – до тридцати лет.
Хотя еще недавно я спокойно смотрел на женщин такого возраста. А на предыдущей работе даже имел короткий, но плодотворный роман с двадцатисемилетней девушкой.
То было вроде бы совсем недавно.
Недавно – но не сейчас.
А сейчас…
То, что делалось сейчас, подтверждало общий крах моей жизни.
Я никогда не был истинным, записным бабником, но всегда радовался своему отражению в женских глазах. И поэтому остро ощущал на себе их взгляды. Заинтересованные и просто изучающие.
А здесь на меня не смотрел никто.
Ни в одетом виде, ни в раздетом, ни в ресторане, ни на пляже, ни в море.
Даже когда я пел с эстрады, вкладывая в голос всю мощь запрограммированных автором романтических страданий, меня ласкали лишь взгляды восхищенных слушательниц. Ничего, обращенного лично ко мне, я не ощущал.
Всем женщинам требовались молодые мужчины.
Двадцатилетним нужны были двадцатипятилетние.
Двадцатипятилетним – те, кому еще не перевалило за тридцать.
И так далее.
С определенной черты шкала возрастных соответствий начинала идти в обратную сторону.
Пропустив мой возраст так, будто его не существовало.
Сорокалетние искали снова тридцатилетнего.
Мои ровесницы непристойно западали на совсем молодых, не брезгуя даже черномазыми турками…
Зрелый одинокий мужик не был нужен никому.
Правда, я не разговаривал с русскими и вообще вел себя как немец.
Но во-первых, мною не заинтересовалась и ни одна немка. А во-вторых, взглядов, обращенных ко мне как к мужчине абстрактной национальности, я тоже не ловил.
Я находился в неожиданном вакууме.
И страшно страдал от этого первые дни.
Не только морально, но и физически.
Ведь женские тела, мелькающие перед глазами, дразнили, манили, обещали, приоткрывали… Соответствующие органы, мечтавшие оказаться запущенными в дело, то и дело испытывали прилив крови. Которое никак не разрешалось, и к вечеру я не мог выпрямиться от боли внизу живота. Как мальчишка, который несколько часов гулял за руку с девочкой, но так и не был допущен до тела.
Довольно быстро отчаявшись в отношении себя, я стал просто присматриваться к окружающим.
И с изумлением понял, что местный
