Турция дарила мне хороший сон. И когда раздался стук в дверь, я вскочил, как ошпаренный, не сразу соображая – кто я, где я, и который сейчас час.
– Ein Moment! – закричал я, мечась в поисках шорт, поскольку спал всегда голый.
Дверь тем временем отворилась, и на пороге возникла замотанная в платок горничная.
– Хэлло, – сказала она.
С явным интересом наблюдая, как я лихорадочно прикрываю двумя руками свой объемистый волосатый срам.
Потом я понял, что горничные в этом отеле не знали ни одного слова ни на одном цивилизованном языке кроме «хэлло» и «окей». И при стуке в дверь сразу хватал простыню.
В тот раз пришлось сделать именно так: попрыгав с руками между ног, я завернулся в простыню и с дикой досадой попусту разбуженного человека вышел в душный коридор. Точнее, на тянущийся мимо номеров балкон длиной во весь корпус, смотрящий на солнечную сторону, как прогулочная палуба на пароходе.
И вот тут, ожидая, пока горничная приберется у меня в номере, я вдруг почувствовал, как мне с ураганной скоростью становится плохо. Не заболел живот, не першило в горле, не заложило нос… Мне просто сделалось плохо всему, точно сверху навалилась темная душная перина, не давая ни дышать ни просто шевелиться.
Едва горничная с привычным «окей» выскользнула из моей двери, я бросился к себе, включил кондиционер и упал на кровать.
И тут же ощутил, что прохладный воздух не дает облегчения.
Меня бил озноб.
Натуральный озноб.
На улице стояла жара в тридцать шесть градусов. В номере, выходившем на запад, было чуть-чуть прохладнее.
Градусов тридцать.
А меня трясло, и руки мои вдруг сделались ледяными.
Я укрылся обеими толстыми простынями что имелись на кроватях, я сжался в комочек – ледяной озноб продолжался, выжигая меня изнутри.
Я прислушивался, пытаясь уловить какой-то симптом известной болезни. Я считал себе пульс – он оставался в пределах нормы.
Термометра у меня, разумеется, не имелось, но по ощущениям кожи я понял, что температура подходит к сорока.
Это было чудовищно… и необъяснимо.
У меня была нормальная страховка с нулевой франшизой, но я не стал вызывать врача, зная, что при внезапном жаре без видимых причин мне могут сразу поставить инфекционную болезнь и выдворить из страны. Особенно учитывая мои художества в первый вечер. А я не хотел уезжать, я хотел отдыхать и жить…
Хотя слово «жить» плохо подходило к моему нынешнему состоянию.
Я лежал, трясясь на кровати, и крайне отчетливо представлял себе, что запросто могу умереть.
Прямо тут и прямо сейчас… ну через полчаса… от этой непонятной лихорадки. И меня никто не хватится до завтрашнего вечера, когда горничная опять придет убираться. А потом турки начнут смотреть мои документы и искать домашний телефон, который я кое-как накарябал на анкете…
Нет, умирать я еще не хотел.
Хотя и не знал, что делать;
