маме – пусть мальчик немного постреляет. И я стал стрелять. И я занимался стрельбой.
– В тир тебя мама водила, – догадался Савельев.
– В тир. Но не тот, о котором ты подумал. Учитель сказал что пневматическая винтовка не годится. Он объяснял, я в технике ничего не понимаю… В общем смысл тот, что в пневматическом оружии слишком сильные пружины, и у него всегда этот… спуск долгий… или длинный… Ну в общем, не помню, как правильно сказать – но работают не те мышцы и не так. Требовалось настоящее огнестрельное оружие.
– И где ты его нашел в этом городе?
– В этом городе нет. Но все сложилось удачно… Я в те годы постоянно болел воспалениями легких, и врачи сказали маме отвезти меня в Крым, в Евпаторию. И однажды, когда я учился в третьем или четвертом классе, мы с ней целое лето провели в Евпатории. Вот там, как ни странно, нашелся открытый для всех тир, где можно было стрелять из мелкокалиберной винтовки.
– И ты стрелял?
– Все лето. Сколько мама на меня денег тогда истратила – теперь подумать страшно. Тем более, что для скрипки все это, как потом выяснилось, бесполезно.
– А сама стрельба?
– Сама стрельба меня увлекла… Как любого мальчишку. Будь он хоть русским, хоть евреем, хоть негром…Утром и вечером я упражнялся на своей маленькой скрипочке, которую брали с собой. А днем ходил в тир. Знаешь, до сих пор помню – все было как настоящее. Винтовка, запах пороха, и даже отдача в плечо. У нее прицел был не обычный, с планкой, а в виде маленького окуляра. Типа оптического, но без линзы…
– Диоптрический, наверное?
– Да, кажется, не помню уже… Так вот, как ни странно, я стрелял очень хорошо.
– А что в том странного?
– Вопреки расхожим понятиям о близоруком человеке. И в общем стрельба на самом деле помогла мне в музыке. Но не с того конца.
– В каком смысле?
– В смысле, что рукам вряд ли что дала. Но зато укрепила мои нервы.
Уже потом, в консерватории один профессор обмолвился, что настоящий музыкант играет всегда в полной отключке. Тот, кто смотрит на слушателей, думает о своем внешнем виде. даже о том, как бы партию не забыть – это не музыкант, а лабух доморощенный. Но что выработать в себе такой автоматизм, когда во время игры существует только музыкант и сама музыка… Это дано не каждому. Он говорил – одному на сотню. Или даже на тысячу. Вот тогда я попытался понять, как именно играю я сам – и осознал, что я и есть этот один из тысячи. Потому что как-то сам по себе научился во время игры полностью отключаться от окружающего мира. Забывать о его существовании и сосредоточиваться только на себе. И я понял, что этому научила меня именно винтовка. А вовсе не скрипка.
– Винтовка?!
– Ну да. Стоило мне взять в руки оружие – и внутри все покрывалось льдом. И я становился холодным и терпеливым, как ящерица.
– Почему как ящерица?
– Не знаю. Где-то читал, что пресмыкающиеся – самые терпеливые охотники и могут ждать не шевелясь
