При чуткой душе музыканта он обладал нервами обычного человека.
Но слух всегда был самой тонкой его чертой. И если он мог спать до полудня, не пропуская в сумеречное подсознание нормальные шумы вроде хлопанья дверей, воя лифта, погрузки мусора и автомобильных сигнализаций в трех окрестных дворах, то чужеродный низкочастотный звук сразу заставлял его просыпаться. А потом удары, повторяющиеся равномерно, не давали больше уснуть.
Такого не должно было происходить, нервы Фридмана остались крепкими, и организму следовало отфильтровать и этот новый звук и не впускать его внутрь.
Следовало – но со сваями этого не получалось.
И через некоторое время стала твориться совсем неприятная вещь: Фридман просыпался до начала работы строителей. Лежал в постели, боясь шевельнуться – точно собственное движение окончательно вырвало бы его из сонного состояния – и со страхом ждал удара. Строители начинали то раньше, то позже, и ежеутреннее ожидание первого толчка, за которым последует целый день землетрясения, превратилось в пытку, отравившую жизнь.
6
Благодаря стараниям адвоката Саши, который хоть и казался добродушным. но дело знал, арестованного майора отпустили не через пятнадцать суток, а гораздо раньше.
Причем даже без показаний Фридмана.
На собрании, которое председатель срочно созвал по возвращении, пришло всего человек пять. После милиции председатель выглядел плачевно. Один глаз его заплыл черным синяком. Угол рта был зашит. А правая рука висела на перевязи.
Как объяснил Саша, прежде чем выпустить, майора еще некоторое время держали в тюремном лазарете.
– Это тебя так суки ментовские отделали? – мрачно спросил Гена.
– Не совсем, – незнакомым голосом ответил Юра; разорванный рот мешал ему говорить.
Тамара, ходившая на все собрания и сегодня яростно расклеивавшая объявления на дверях и в лифтах, поднесла ладони к щекам.
– Отделали… Только не своими руками. Они меня в обезьянник к наркоманам сунули.
– Куда сунули? – не поняла слова прилично одетая женщина из третьего подъезда.
– В обезьянник, – злобно пояснил Володя. – Так еще в гуманной советской милиции называлось помещение с зарешеченной стеной, где запирают задержанных на семьдесят два часа.
– А зачем… к наркоманам?
– Чтоб самим руки не марать, – усмехнулся майор. – А они сразу в к моим орденам потянулись.
– С-суки, – смачно плюнул под ноги Гена.
– Причем не из идеологических мотивов. Эти трясущиеся уродцы знают, что боевые ордена сейчас можно продать примерно по двести баксов за штуку. Ну и решили поживиться за мой счет. Я в долгу не остался.
– Так вершится новый российский правопорядок, – подытожил юрист.
– И вышло так, что вроде я сам с ними начал драться. Но их было больше
